столе таблички с именами участников, напротив кресла, предназначенного Александру Николаевичу, стояла табличка с фамилией «Яковлев», но имя было указано другое — Борис. А все дело, видимо, в том, что тогда в ЦК был еще один крупный функционер с фамилией Яковлев, и его действительно звали Борис, он возглавлял созданный при Черненко отдел писем. Естественно, в делегации он отсутствовал.

Я почему об этом сейчас говорю? Несмотря на то что Александр Николаевич десять лет просидел послом в Канаде, американцы его фактически не знали или знали, но плохо. Во всяком случае, та часть американского аппарата, которая готовила саммит.

Яковлев в Женеве держался довольно скромно, но было понятно, что он сознавал важность этой миссии и того, что включен в состав делегации. Он оказался наравне с такими людьми, как Добрынин, Шеварднадзе и др. В отличие от того же Замятина, не суетился, помалкивал, а если и говорил, то по делу. Я обратил внимание на то, что во время перерывов Горбачев нередко обращался к нему, чувствовалось, что между ними уже установилась некая интеллектуальная связь.

Помню Яковлева и во время американского визита Горбачева в 1987 году, когда был подписан договор о ракетах средней и меньшей дальности. Александр Иванович опять был членом официальной делегации и теперь вел себя в ходе обсуждений гораздо активнее. Я тогда уже работал в МИДе, в управлении США и Канады, и часто оставался в защищенных помещениях посольства, где проходили такие обсуждения. Занимал должность зам. зав. отделом, а начальником моим был Сергей Крючков, сын главы КГБ.

Затем видел Яковлева, когда в начале 1989 года в Москву приезжали члены т. н. двухсторонней комиссии, это было сразу после избрания Буша президентом США. Там в составе делегации были Генри Киссинджер, Жискар д’Эстен и другие видные политики. Киссинджер передал Горбачеву послание Буша, оно было позитивным. После их разговора в комнате остались Горбачев, Яковлев, Медведев, Фалин и еще два-три человека, участвовавших в переговорах. Состоялся довольно откровенный обмен мнениями — о перспективах стран Восточной Европы, о развитии отношений с Соединенными Штатами. Яковлев тогда сказал, что страны соцлагеря в Восточной Европе ждут непростые времена.

Верно, затем он неоднократно говорил на публике о том, что соцлагерь уцелеет, но, возможно, это происходило от того, что слишком быстрый демонтаж существующей политической системы в странах Восточной Европы мог подорвать позиции того же Горбачева в Москве. И его собственные позиции тоже.

В те времена в Политбюро было единство по поводу решения крупных международных проблем, в частности установления доверительных отношений с Соединенными Штатами. Лигачев, Яковлев, Рыжков и другие члены ПБ полностью поддерживали генерального секретаря. Переговорные позиции в ходе заседаний ПБ утверждались, как правило, единогласно. Но вырабатывались они в рамках очень сложного процесса межведомственных согласований, и вот там-то как раз хоть до кулаков и не доходило, но крики случались. Руководил этим процессом Зайков, ему с трудом удавалось достичь консенсуса. А участниками таких согласований были представители МИД, МО, Военно-промышленной комиссии, КГБ и ЦК КПСС.

Яковлев был хорошо информирован обо всем, что касалось стратегических вооружений, и потому всегда выступал за достижение скорейших договоренностей с американцами. И, конечно, на равных. Вплоть до конца 1987 года это было общей позицией всех членов ПБ. Все они ощущали гигантскую нагрузку на экономику в результате гонки вооружений. Это было тяжелое бремя для страны. Поэтому все, что писал впоследствии Корниенко (1-й замминистра инодел), что будто бы весь этот процесс состоял из односторонних уступок, это неправда.

Также хочу напомнить, что троица — Яковлев, Шахназаров и Черняев — сыграла большую роль в подготовке знаменитой речи, с которой Михаил Сергеевич выступил в 1988 году в ООН. Эта речь не устарела до сих пор, и там рука Яковлева видна очень заметно. Даже Андрей Козырев, который относится к Горбачеву незаслуженно плохо, считает ту речь пиком советской внешней политики и концептуальной деятельности генерального секретаря[161].

Однако вернусь к тому цековскому брифингу, который случился сразу после Женевы.

Далее зав. Отделом пропаганды перечислил те задачи, которыми должны руководствоваться редакторы СМИ в текущий период. Ничего нового из его уст не прозвучало. Надо больше писать о резервах в экономике, о научно-техническом прогрессе, о повышении качества продукции, о перестройке агропромышленного комплекса, творчески, не казенно подходить к обсуждению предсъездовских документов.

Павел Палажченко, личный переводчик М. С. Горбачева. [ТАСС]

Удивительно застойное выступление — особенно в этой последней части. Один из выразительных примеров того, как Александр Николаевич под влиянием своего патрона (М. С. Горбачева) или по собственной инициативе иногда отступал с уже завоеванных позиций, явно говорил не то, что думает, лукавил.

Да, он тогда еще не пошел в открытую. Осматривался. Подбирал союзников. Видимо, ждал обещанного повышения в должности — нет сомнений в том, что разговоры об этом с генеральным у него были. Будучи тертым аппаратчиком, прекрасно сознавал те границы, за которые переходить нельзя — и по своему сегодняшнему статусу, и по ситуации.

Через неделю он беседует с несколькими секретарями ЦК союзных республик и обкомов партии, это идеологи, среди них А. С. Капто, который спустя четыре года станет во главе Идеологической комиссии ЦК КПСС, куда после реформирования аппарата войдут отделы пропаганды, науки, культуры. Но пока Капто — секретарь ЦК компартии Украины.

Читаешь стенограмму этой беседы и опять поражаешься тому, сколько там никчемных казенных фраз, переливания из пустого в порожнее. Яковлев, правда, пытается раскачать своих собеседников на откровенность, но и они не в силах отойти от привычных штампов, и он тоже держится в рамках. Лишь в конце беседы, подводя итог, говорит о необходимости «всемерно развивать гласность, правдивость пропаганды»: «Надо отвыкать от сложившейся за многие годы привычки утаивать какие-то секреты от народа»[162].

В эти первые месяцы в новой должности на Старой площади его приоритетом становится гласность. Он не устает повторять — на встречах с руководителями СМИ, аппаратных совещаниях, в многочисленных интервью нашим и зарубежным журналистам, в узком кругу своих друзей, — что реформы обречены на провал, если в полную силу не заработают гласность, свобода слова и свобода творчества.

Не сразу, но довольно быстро номенклатура почувствовала угрозу, исходящую от Яковлева и его идей. Свобода всегда таит опасности для тех, кто управляет не убеждением, а силой, не правдой, а эрзацами правды.

В высших эшелонах партийно-советской номенклатуры тогда, по мнению Александра Николаевича, образовалось три подхода к гласности.

Генеральный секретарь на словах соглашался с важностью