на эти дела снизу. Наш институт взахлеб хвалили, а секрет в том, что секретарь парткома умел здорово отчитываться. Райком мы подкупили тем, что выделяли преподавателей для других организаций и даже устроили два выездных — в Чувашии и Баку. И знаете, что интересно — наших преподавателей тем больше хвалили, чем меньше они активничали, чем меньше мешали людям работать.

…Это что же получается? Заведующий Отделом пропаганды фактически ставит крест на агитации и пропаганде? — опять зашушукались партийные чиновники.

Яковлев продолжал:

— Здесь много говорили о кружках, школах актива. Нет их! Вернее, они есть, когда вы туда приезжаете! Тут говорили о новых учебниках — я по долгу службы пытаюсь их читать, и не получается, не идет! Кто из вас прочел дальше второй страницы?! Скажите честно — вы понимаете, с какими материалами и книгами мы идем к людям? И хотите, чтобы они, треклятые, читали! Люди не читают. Мы создаем мифы и живем среди них! Нужно посмотреть правде в глаза — народ не обманешь. Он сам кого хочешь обманет! Вот и ходят на занятия, как в церковь, — ради престижа, для характеристики. Что мы хотим от человека верного — ведь нужно только удовлетворить его любопытство. Мы проспали полтора десятилетия. Страна слабеет, и к 2000 году мы станем второразрядной державой.

…Вот это да! По залу пробежала волна — то ли недоумения, то ли недовольства. Как это? Еще никогда с цековских трибун не звучало подобное: самая великая в мире страна скоро станет второразрядной державой. Впрочем, закончил зав. отделом вполне миролюбиво:

— Главное сейчас — убедить людей, что на работе нужно работать! И только! Что мы должны добиваться в учебе в новых условиях? Перед сектором и Домом политпросвета стоит огромная задача — посмотреть на свою деятельность открытыми глазами и перестроить свою работу к 1986/1987 учебному году. А теперь, раз машина уже идет, пусть идет, ничего, видимо, уже не сделаешь, но нужно посмотреть, что можно изменить уже в этом учебном году[154].

Инструкторы, консультанты, заведующие секторами и замзавы расходились после собрания, почесывая затылки. Всем стало ясно: по-прежнему работать будет уже нельзя. А как работать по-новому?

Все только начиналось.

Интересная и важная деталь: Александр Николаевич, хорошо зная цену сотрудникам своего отдела, почти никого не уволил. Более того, он избегал жестких оценок, когда речь шла о явных промахах того или иного сотрудника, он даже в приватных разговорах между «своими» никогда и ни о ком не отзывался уничижительно.

«Внешне все происходило корректно, — заметил по этому поводу в разговоре со мной его помощник Н. А. Косолапов. — А что там было внутри у Александра Николаевича, какие бури кипели у него в душе, это один Бог знает»[155].

Хотя одного сотрудника он совершенно точно из отдела убрал, рекомендовав его формально на более высокий пост — помощника кандидата в члены ПБ А. П. Бирюковой. Речь о Ю. Н. Солодухине, выпускнике философского факультета МГУ, старожиле ЦК. Юрий Николаевич тогда возглавлял группу консультантов, где собрались самые «передовые умы».

Сначала их отношения складывались вполне пристойно, новый начальник доверял Солодухину готовить речи генерального секретаря, проекты важных партийных постановлений. Затем руководитель отдела включил опытного речеписца в группу по подготовке документов к XXVII съезду КПСС. Все участники этой группы надолго засели на даче в Волынском, где работали над отчетным докладом съезду и над новой редакцией программы партии.

Как рассказывал мне Юрий Николаевич, экономический раздел программы писали две группы абсолютных антиподов: одну составляли либералы-рыночники, в другой были сторонники жесткого планового хозяйства.

Яковлев производил на меня двойственное впечатление. С одной стороны, я видел: он хорошо образован, начитан, особенно глубоко владеет международной тематикой, никогда не ругается, не поднимает голос, со всеми ровен, не корчит из себя большого начальника. Но, как я вскоре убедился, в глубине души этот человек был очень амбициозен и не прощал своим сотрудникам «вольностей». Например, я по своей наивности во время наших отдельских совещаний, выслушав идеи Яковлева насчет перестройки, говорил ему: да, вы правы, эти идеи (например, по социально ориентированной рыночной экономике) были высказаны европейскими социал-демократами в таком-то году и в таком-то месте. А ведь Яковлев преподносил эти идеи как свои собственные. То есть я проявлял явно излишнюю эрудицию, за что вскоре и пострадал.

Почувствовал охлаждение, меня стали реже привлекать к написанию «судьбоносных» бумаг, приглашать на совещания «узким кругом». Но я не сразу понял, что пора думать о новой работе.

Прошел съезд. Мне казалось, что все идет хорошо, что это испытание мною успешно выдержано. Но однажды жена мне говорит: «Звонил Володя Мудрачей, он сказал, что тебя вскоре сделают помощником секретаря ЦК Бирюковой». Володя работал ученым секретарем в журнале «Вопросы философии», и в штате того же журнала трудился сын нашего заведующего Толя Яковлев. Якобы он и предупредил моего друга о моем грядущем перемещении.

Через несколько дней меня пригласил к себе заведующий Общим отделом ЦК Анатолий Лукьянов, мы с ним были в добрых отношениях на почве любви к поэзии. Говорит:

— Юра, вот такое решение принято — направить тебя помощником к Бирюковой. Она в ЦК человек новый, а ты опытный, знающий, кому как не тебе поддержать Александру Павловну.

Я удивился:

— Но ведь ее ведомство вовсе не по моему профилю. Она как секретарь ЦК курирует легкую промышленность, а я идеолог, философ.

— Справишься, — махнул рукой Лукьянов. — А будет трудно, мы тебе поможем.

В ответ на мой вопрос о причинах изгнания из Отдела пропаганды он честно признал:

— Не с теми дружишь.

И пояснил: не надо было мне демонстрировать свою лояльность редактору журнала «Коммунист» Ричарду Косолапову и Вадиму Печеневу — помощнику генсека Черненко. Их обоих после смерти Константина Устиновича сместили, Косолапова определили профессором в МГУ, а Печеневу дали унизительно ничтожную должность в журнале «Политическое самообразование».

Я действительно дружил и с тем, и с другим, причем наша дружба продолжалась еще со студенческих времен, а Яковлеву это не понравилось. Он меня даже не пригласил к себе при уходе из отдела.

Вот так все наши отношения и прекратились. Правда, был еще один эпизод, хотя и опосредованный. Год спустя мне звонит Мудрачей: «С тобой очень хочет поговорить Толя Яковлев. Только не по телефону». — «Ну, тогда пусть приезжает к нам в ЦК». Встретились. Оказывается, сын Александра Николаевича откуда-то узнал, что мой сын Олег успешно пролечился от нервного расстройства у доктора Столбуна — был такой человек, который брался