рода Охлябининых. Они оба, однако, стараются ничем не выдавать своего знатного происхождения, никаких себе привилегий перед другими не присваивают. И меня он тому же наставляет. А может быть, он специально при тебе разговор этот завёл, ты ведь тоже, видать, не из крестьян...

Иосиф слышал уже о происхождении Нила от Ефросина, но не перебивал своего молодого собрата, ибо и сам не раз думал над тем, должны ли жить в одинаковых условиях и грубые, безграмотные иноки из простых крестьянских семей, и выходцы из боярских и княжеских родов, хорошо обученные, с детства привычные к благополучию. Не все же столь аскетичны, как Нил или Иннокентий. Не оттолкнут ли лучших людей от обители лишние, непривычные для них физические трудности? Надо ли бывшего боярина непременно заставлять работать на хлебне или на кухне? А если ещё и учесть, что он за собой в монастырь немало земель и крестьян принёс, которые и его и других вполне обеспечивают? Но, с другой стороны, если не заставлять, тогда как же быть с общежитием и с равенством среди братии? Вопросы, кругом вопросы.

После вечерни Григорий вновь ушёл к учителю, а Иосиф остался один. Он отправился бродить по скиту, спустился к реке, оглядел опустевшую к вечеру мельницу, потом сел на устроенных иноками деревянных мостках и, глядя на воду, задумался о предстоящем завтра разговоре с Нилом. Конечно, они по-разному относятся ко многим проблемам иноческого бытия. Вместе с тем сорский скитник имеет бесценный опыт личного устроения обители, хоть маленькой, но жизнестойкой. Опыт же Иосифа весьма краток и сомнителен. Он почти год возглавлял Пафнутьев монастырь, но основан тот был другим человеком и делалось в нём всё по инерции именно так, как было установлено преподобным. Мало того, всё постепенно ухудшалось и рушилось. У Нила же идеальный порядок. Наверное, есть тут какие-то свои тайны, свой бесценный опыт объединения людей, который позволяет одной обители расти и шириться, укрепляться, а второй хиреть и разваливаться.

Глядя на тихое движение воды, Иосиф, пожалуй, впервые с тоской вспомнил свой монастырь, в котором прожил двадцать лет, братьев. Сердце защемило, нестерпимо захотелось повидать их всех, вернуться туда, в родные места, в свою уютную келью, в свой храм, посидеть с друзьями, узнать, как они там живут без него. Даже о недругах своих думал он с нежностью и сожалением.

Интересно, кто из них захочет отправиться с ним на новое место, кто не побоится начать жизнь заново, с нуля, с холодной землянки? Наверное, родные братья Вассиан и Акакий отправятся с ним. Придёт и Кассиан Босой, тот не побоится трудностей. Иона Голова, как и он сам, тяготится разбродом в обители, её непорядками, он поддерживал общежительный устав. «Если, правда, у него не отнимать личных сапог», — с тёплой иронией вспомнил маленькую слабость друга Иосиф. Человек семь наберётся, а это уже немало, чтобы начинать новую жизнь. Надо вот только решить — где. Наверное, лучше всего у себя на родине, рядом с Волоколамском. В добром деле всегда родная земля помогает. Он уже не раз об этом думал. Надо будет только испросить на это разрешения у князя Бориса Васильевича Волоцкого, родного брата великокняжеского. Там его отчина. Без его поддержки никак нельзя. Значит, надо подумать, как расположения его добиться. Тут могут за него слово замолвить Вассиан Ростовский или Геннадий Чудовский. А может, лучше сразу самому к князю явиться, напомнить о своих предках, землевладельцах волоколамских? Пусть и небогаты они были, но служили князьям и в походах, и в прочих делах, налоги исправно платили. Это, пожалуй, лучшее решение: никого не просить, пойти самому к князю да поговорить с ним. Неужто клочок пустого леса пожалеет на богоугодное дело?

Рядом брякнуло ведро. Иосиф обернулся и увидел, что старец Герман набирает воду. Поприветствовали друг друга.

— Огород надо полить, — объяснил скитник, — спешу до темноты управиться, я сегодня один, без помощи остался.

— Давай помогу, — охотно предложил Иосиф.

— Как хочешь, вёдра у нас есть, неплохо бы и в кадку воды натаскать.

В свою келью Иосиф вернулся уже в полной темноте, покусанный комарами и мошкарой. Помолившись и съев краюху хлеба с колодезной водой, довольный растянулся на лавке, укрывшись облезлой овчиной: ночами становилось прохладно. Комары, надоевшие на улице, сюда не попадали, их, видно, отпугивал запах ладана и свеч, к тому же окна и двери были защищены сетками. Когда вернулся Григорий Тушин, Иосиф уже спал.

На следующее утро Нил сам зашёл к Иосифу, и они не спеша побрели в сторону игуменской кельи, изредка останавливаясь по пути. Иосиф, не желая отнимать у старца много времени, сразу же начал говорить о деле, которое привело его в скит.

— Я, господин, решил с несколькими товарищами уйти в пустынь и попытаться основать свою собственную обитель, если, конечно, будет на то воля Божия. Но сначала хочу составить устав, который станет основой нашей иноческой жизни. Ты говорил, что у тебя есть такой устав, который ты даёшь приходящим к тебе на поселение новичкам. Я хотел бы поглядеть на него и ещё испросить у тебя совета по некоторым вопросам.

— Ты решил основать скит? — уточнил игумен.

— Нет, не скит, а общежительный монастырь, наподобие Кирилло-Белозерского, только с более строгой дисциплиной. Я имею в виду не размер обители, я не дерзаю мечтать о таком, а говорю о его примерном устройстве, о взаимоотношениях насельников.

— Тогда тебе, наверное, мой устав не подойдёт, хотя многие его принципы от Святых Писаний взяты и, как я думаю, для любого инока должны быть законом. Но я его лишь в основных чертах набросал, и теперь ещё над ним работаю, дополняю понемногу, потому что постоянно новый опыт прибавляется. Да о главном принципе нашего жития я уже прежде тебе говорил, в прошлый твой приезд. О том, что, по моему разумению, инок трудами рук своих жить должен. Что порядок необходимо в обители соблюдать единоуставный, а кто не желает его блюсти, того отсылать надобно незамедлительно вон. Не позволяй будущим инокам своим, как глаголет Василий Великий, без позволения и благословения из обители исходить. А если и придётся кого отпустить, то не когда вздумается, а лишь по точно установленной надобности. В кельях же позволяй братии со странниками и друг с другом беседовать, хоть и в меру, но позволяй, ибо добрая беседа служит к созиданию и исправлению души, кругозор расширяет, вести из мира доносит. Но следи, чтобы избегали иноки многословной