– Да, – ответил он надтреснутым голосом – чьим-то голосом, своим ли? – Но где?

«Мы должны удержаться от этого. Я люблю тебя всем сердцем, но мы должны навечно остаться друзьями».

Кровь! Бешено стучащие копыта, звон лезвий топоров, холод рукоятки «Инграма Мак-10». Он ногой открывает дверь и ждет, когда сержант МакМангль швырнет гранату в разъяренную толпу саксов и ютов!

– Не у меня в покоях, – шепотом отвечала Гвинифра. – У Артуса полно наушниц среди моих рабынь. И не у тебя – он наверняка услышит. – Дрожа от желания, она прошептала:

– Быть может, в чьих-нибудь покоях? Кому ты доверяешь всей душой, кто ответил на наши мольбы?

«Просто друзьями! О, мы должны остаться просто друзьями!»

– Это.., это юноша! – вырвалось у Питера. Или у Ланселота? Он уже и сам не понимал, кто из них двоих разговаривает с принцессой. – Бард, Корс Кант.

Она опустила голову, отвела глаза. Даже поворот ее головы – и тот пробуждал в нем желание. Почему? Почему? Самая обычная женщина. У него их были сотни!

– Я знаю его, – прошептала Гвинифра. – Он любит Артуса.

Питер тоже опустил глаза, – Он сделает, как я попрошу. Он в долгу предо мной. Я оказал ему услугу.

Он смотрел на Гвинифру. Та стояла, крепко закрыв глаза, стиснул зубы. «Интересно, а она-то сама в курсе дворцовых сплетен и интриг? Она понимает, каковы возможные последствия этого мезальянса? Если понимает, то что же – надеется их избежать?»

Для Питера речи о последствиях и быть не могло. Он отлично знал, из-за чего погиб Камелот, король Артур, из-за чего перестал существовать Круглый Стол. «Сознательное зло, – твердил он себе. – Непервородный грех». Но он ничего не мог с собой поделать. Ему некуда было деваться от желания обладать ею.

Но кто так страстно желал ее – Питер или Ланселот?

«Судьба. Рок. Фатум. Неизбежность истории, консервация реальности. Невидимая рука Адама Смита. Дьявол, невидимая школа, тайные вожди, тайные хозяева, скрытая переменная, универсальная константа, сила любви, обоюдная страсть, дезоксирибонуклеиновая кислота. Боже, твоя воля, будь что будет, что должно быть, ангел-хранитель, мама, указующий перст, настенные письмена, долг, повиновение властям, социобиология, Стэнли, Лаурел, куда же ты меня завел!

Не меня. Нет, сэр, это не моя вина».

Она взяла его за руку. Питер и не заметил, когда это произошло. Они пошли вверх по лестнице, не чувствуя под собой ног.

Животный магнетизм. Магнетическая личность. Роковое чувство, слепая любовь, слепая тупость, сердце, железы, серотонин и норэп нефрин, слияние двух душ, родственные души, любовь с первого взгляда, глаза словно озера, невозможность устоять, вековая страсть.

Он ничего не слышал, никого не видел. Ну почему ничего не происходило, что помешало бы неизбежному? Почему, когда это так необходимо, нигде нет ни пожара, ни драки, ни вторжения врагов? Еще один лестничный пролет – и вот они уже стоят у входа в комнату Корса Канта.

«Это не моя вина, я за это не в ответе.., смотри, до чего ты меня довел, полковник Купер! Третейский судья! Виновник нашего существования! Вселенная

– заводная игрушка!»

Питер услышал тихий разговор. То были голоса барда и его подружки. Сикамбриец схватил Гвинифру за руку, постучал в стену. Из-за занавеси выглянул Корс Кант. Он очумело переводил глаза с Питера на Гвинифру.

– Принц Ланселот… Миледи, принцесса Гвинифра… – прошептал юноша.

Питер услышал, как за занавесом, словно воробышек, метнулась в сторону Анлодда. Стукнули дверцы шкафа, что-то упало. Анлодда выругалась похлеще торгового моряка.

– Корс Кант, – еле слышно выговорил Питер. – Принцессе и мне.., нужно где-то.., поговорить.

Бард все понял – что значит интуиция поэта! Он вздохнул, на миг задернул занавес и снова откинул.

На Анлодде был мужской наряд – скорее всего платье Корса Канта. Туника висела до самого пола. «А под туникой небось ничегошеньки, – подумал Питер.

– Неудобно как! Но что я могу поделать?!»

Питер, понизив голос, заговорил с Корсом Кантом. Ему хотелось придать голосу задушевность, но выходило почему-то угрожающе.

– Никому ни слова, парень, никому ни единого слова!

Юноша смиренно кивнул.

Подарив Питеру на прощание взгляд, подобный молнии, Анлодда выскользнула из комнаты, придерживая тунику, чтобы та не свалилась с ее плеч. Питер успел заметить, что под туникой на девушке какая-то черно-серебристая одежда. Бард выскочил следом за возлюбленной.

Чуть помедлив, Гвинифра грациозно шагнула в комнату. Вид у нее вдруг стал робкий.

– Ланселот, в мечтах я много раз представляла себе нас с тобою вместе. Но теперь все иначе. Солнце светит так ярко, оно так безжалостно…

Любовь моя, пойми, для меня это не просто.., мне не хотелось бы, чтобы мы с тобой валялись на сеновале, и.., ты герой Камланна, ты служишь Артусу, моему мужу. Когда этот сакс сбросил тебя наземь, я думала, что у меня кровь горлом хлынет! А потом, потом, когда ты обнял меня, я мечтала о том.., о том, чтобы Артус был мертв!

– Он умрет, если мы сделаем это. «Вот! Выговорил наконец!»

– Мы с ним не обнимались года два. Тебе это ведомо. Он говорит, что у него нет времени, что у него Империя, у него долг, и всякое такое. Но на его мальчиков у него времени хватает. Но по-своему он меня любит. О, любовь моя, я говорю глупости. Заставь меня замолчать!

Но вместо того, чтобы заставить принцессу замолчать, Питер осторожно сел на кровать Корса Канта. С болезненной уверенностью он понимал, чем закончится этот разговор. И что того хуже – он понимал, что это он, Питер Смит, протягивает руку к Гвинифре. Он, а не Ланселот из Лангедока. «Сознательный грех, вот так мы по своей воле ступаем на дорогу, которая ведет в ад. Мальчики? О чем это она – какие еще у Аргуса „мальчики“?» Он решил отбросить эту мысль, он наверняка ослышался.

– Я думала, что мы могли бы сыграть в игру, Ланселот. Даже если мы разделим с тобой ложе, ему бы это было все равно, покуда бы мы это скрывали. Покуда я была бы готова упасть в его объятия, когда он того пожелает. Мы близки, мы любим друг друга, но мы не.., о, ты понимаешь, что я хочу сказать! Но сейчас я жажду тебя сильнее, чем его. И думаю, ему это ведомо.

– Ведомо, – с тяжелым сердцем произнес Питер. Он развязал ленточки на ее хитоне, и белая, девственная ткань упала на пол. Она стояла перед ним, нагая, как Ева, и обольстительная, как Лилит. Бледная кожа, светлые волосы, и вся она – близкая, как никогда.., и ее аромат – он одурманивал, бил подобно хлысту. Питер облизнул пересохшие губы и отбросил всякие мысли о грехе и о том, к чему это все могло привести.

Забыл о королеве. О короле. Об отечестве. Он крепко обнял ее, припал губами к ее очаровательной груди.