У него колотилось сердце. Он сделал паузу — вдруг Херриет что-нибудь ответит, но она не проронила ни слова. Может, он опять ее разозлил?

— Что именно, лапушка? Что я сказала?

Он набрал в легкие воздуха:

— Про то, что она терзала себя, беря на попечение приемышей.

— Знаю, храни ее Бог.

Дэниел сжал кулак и несильно ударил в стену.

— Как вы думаете, почему я? Почему она усыновила меня, а не кого-нибудь другого?

Херриет вздохнула.

— Это потому, что я ее просил? — допытывался Дэниел. — Или… потому, что мне было страшно от нее уезжать? Она когда-нибудь хотела усыновить кого-то другого?

Он ждал, что Херриет заговорит, а она все молчала. Молчание становилось гулким, словно низкая фортепьянная нота, взятая с нажатой педалью.

— Дружок, разве ты не знал? — наконец сказала она. — Она любила тебя, как родного. Ты был для нее особенным. Я помню твой первый год с ней. Она так с тобой намучилась поначалу. Ты был просто бешеным. Но она что-то в тебе разглядела… Конечно, она желала тебе добра и отдала бы тебя, если бы это было к лучшему, как отдавала других. Она жила одна и все время твердила мне, что детям нужна семья — братья и сестры, мужчина в доме. Она все пыталась найти тебе подходящий дом, а сама мечтала, чтобы ты остался.

— Она заменила бы семью кому угодно. Мне же заменила.

— В тот день, когда она тебя усыновила, она звонила мне, когда ты уже спал. Со смерти Делии у нее еще ни разу не было такого счастливого голоса.

Дэниел вздохнул. И тут Херриет зашлась кашлем, таким сильным, что ей пришлось на секунду опустить трубку. Дэниел ждал.

— С вами все в порядке?

— Не могу избавиться от этого кашля. Матерь Божья… Денни, ты должен знать, что она ничего так не хотела, как чтобы ты стал ее сыном. Важнее тебя для нее ничего не было.

— Спасибо, — выговорил он шепотом.

— Хватит уже тебе об этом думать, сынок. Толку никакого. Живи дальше.

Херриет закашлялась сильнее.

— Вам надо к врачу.

— Все будет нормально. Сам ты как? По-моему, я на днях видела тебя в новостях. Суд над убийцей из Эйнджела. Это ведь был ты? Какая ужасная работа.

— Вы правы.

Дэниел выпрямился: упоминание о процессе вырвало его из железных когтей памяти.

— И куда только мир катится… Да где это слыхано, чтобы дети убивали друг друга!

Дэниел сунул руку в карман и сказал, что ему пора.

— Конечно, лапушка. Ты всегда много работал. Иди отдохни. И перестань обо всем этом думать.

Он повесил трубку и лег спать, полный звенящего внутри сожаления.

Когда он проснулся, было уже шесть, слишком поздно для пробежки. Он отчетливо помнил, что во сне ему привиделся дом в Брамптоне. Стены дома были раскрыты, как у рождественского макета или кукольного домика. Животные свободно заходили внутрь и выходили обратно. Во сне Дэниел был взрослым, но по-прежнему жил в том доме, заботясь о живности. Минни была где-то снаружи, но он не видел ее и не слышал.

На кухне он нашел барашка: тот спал, довольно похрапывая, и живот у него то поднимался, то опускался, а на губах застыла довольная ухмылка. Дэниел взял барашка и вынес на улицу, под пронизывавшее деревья солнце.

Сидя на постели, Дэниел продолжал чувствовать в своих руках тяжесть барашка и тепло его тонкой шерсти.

Позавтракав, он проверил почту, а потом перезвонил Каннингему и дал согласие на продажу фермы. Дэниел выговорил нужные слова еле слышно, на случай если передумает. И все же он решил, что дом пора продать: ему нужно двигаться дальше. Может быть, когда дома не будет, он освободится от сожалений. И не будет больше думать о Минни.

Минни хотела сама отвезти его в университет, но Дэниел знал, что она будет нервничать по дороге. В конце концов он взял билет на поезд до Шеффилда, позволив Минни отвезти его в Карлайл. Блиц всю дорогу скулил, сидя в машине, а потом Минни расплакалась на платформе.

— Мам, я вернусь через два с половиной месяца. Рождество всего через два с половиной месяца.

— Знаю, лапушка, — ответила она и, дотянувшись, сжала его лицо между ладонями. — Но это же так долго, а мы с тобой всего ничего и прожили вместе. Мне все как-то не верится.

День был теплый. Блиц тянул поводок, взбудораженный звуками толпы и поездов. Дэниел вдохнул запах солярки и почувствовал мимолетный страх при мысли о том, что уезжает из Брамптона в большой город. Минни промокнула уголок глаза костяшкой пальца.

— Ты же не будешь скучать? — спросил Дэниел.

Она шумно вздохнула и расплылась в широкой улыбке, ее щеки порозовели.

— Я справлюсь. А ты веселись, не упускай ничего. Звони иногда, чтобы я знала, что ты жив-здоров и не подсел на выпивку и наркотики.

Минни рассмеялась, но Дэниел видел, что глаза у нее по-прежнему на мокром месте.

— А ты будешь мне звонить? — спросил он.

— И только попробуй мне помешать.

Он улыбнулся, опустив подбородок. Ему хотелось уже уехать, но до отхода поезда оставалось еще несколько минут. Покинуть ее оказалось труднее, чем он думал, и теперь он жалел, что они не попрощались на ферме. Часть его беспокоилась о том, что ей будет одиноко, но другая его часть больше тревожилась за себя самого. Его еще детская сущность не хотела никуда уезжать. У него не было ни одного знакомого студента, и он не знал, чего ожидать.

— И даже думать не смей, что ты чего-то не достоин. — Она словно читала его мысли: ее глаза были полны радости и мудрости. — Вот этот шанс и был тебе нужен. Воспользуйся им и покажи всем, из какого теста ты сделан.

Дэниел обнял ее, нагнувшись, чувствуя, как ее тело прильнуло к нему. Блиц скулил и кидался на них, пытаясь разнять.

— Да ты просто ревнивый дурачок, — посмеялась над псом Минни, похлопывая по макушке.

Пора было отправляться. Дэниел улыбнулся, поцеловал ее в мокрую щеку, погладил мятое ухо Блица и шагнул в вагон.

В Шеффилдском университете большинство студентов, с которыми он подружился, были на год старше, потому что провели год после школы в путешествиях, но Дэниел, как ни странно, чувствовал себя взрослее их. Он вступил в футбольную команду и беговой клуб и гулял по пабам с друзьями. Кэрол-Энн осталась в Брамптоне, и они иногда виделись во время семестра и на каникулах, когда он приезжал на ферму. Но в университете он спал с другими девушками, ничего ей не рассказывая, а Кэрол-Энн знала его достаточно хорошо, чтобы не задавать лишних вопросов.

В начале второго курса одна из его подружек забеременела и решила сделать аборт. Он снимал комнату в квартире на Экклсел-роуд и поехал с девушкой в больницу Данум-Лодж в Донкастере, где и прошла операция. Им обоим было страшно, а потом у нее началось кровотечение и боли. Дэниел ухаживал за ней, а через несколько недель все стало по-прежнему, как будто ничего не случилось.