Бешенство Гепена сменилось безмерным изумлением. По его наморщенному лбу было видно, что он никак не может взять в толк, откуда этот человек сумел узнать про его поступки, которые, как он полагал, были тайной для всех.

А Лекок вновь приступил к допросу:

– Ну раз уж я открыл тебе имя этой брюнетки, объясни, как и зачем граф де Треморель вручил тебе пятисотфранковый билет.

– Я уже собирался уходить, а у господина графа не было мелких купюр. Он не хотел посылать меня менять деньги в Орсиваль и сказал, чтобы сдачу я привез.

– А почему ты не пришел к своим друзьям, праздновавшим свадьбу в Батиньоле у Веплера?

Ответом было молчание.

– Какое поручение дал тебе граф?

Гепена мучили сомнения. Он переводил взгляд с судебного следователя на папашу Планта, с доктора Жандрона на Гулара, и ему казалось, что он видит на их лицах насмешливое выражение. Он решил, что попал в ловушку, что все они насмехаются над ним, что его ответы только ухудшат его положение. И мгновенно им овладело безграничное отчаяние.

– А, так вы обманываете меня! – крикнул он Лекоку. – Ничего вы не знаете, наплели врак, чтобы выведать правду. Я-то, дурак, отвечал вам, а вы повернете мои слова против меня.

– Что с тобой? Опять тебя понесло?

– Нет. Теперь-то я вас насквозь вижу, и вы меня больше не проведете. Теперь, сударь, я вам ни слова не скажу, лучше умру.

Лекок пытался разубедить его, но Гепен с дурацким упорством твердил:

– Я тоже не глупее вас и все вам наврал.

Эта внезапная перемена настроения подозреваемого никого не удивила. Одни подследственные, выбрав определенную систему защиты, сидят в ней, как черепаха в панцире, но есть и такие, кто на каждом допросе меняет показания: сегодня они отрицают то, что говорили вчера, а завтра придумывают какую-нибудь новую нелепицу, которую послезавтра станут опровергать.

Тщетно Лекок пытался заставить Гепена говорить, тщетно задавал ему вопросы г-н Домини. Гепен на все отвечал:

– Не знаю.

В конце концов сыщик вышел из терпения.

– Я-то считал тебя умным парнем, а ты ведешь себя, как олух царя небесного. Значит, ты воображаешь, что нам ничего не известно? Ну так слушай. В среду накануне свадьбы мадам Дени, когда ты уже взял у камердинера взаймы двадцать пять франков и собирался вместе с товарищами уходить, тебя позвал хозяин. Потребовав хранить дело в строжайшей тайне – и надо отдать тебе должное, ты держишь слово, – он попросил тебя отстать на вокзале от остальных слуг, пойти в «Кузницу Вулкана» и купить ему молоток, долото, напильник и кинжал. Эти инструменты нужно будет отнести одной женщине. После этого граф вручил тебе пятьсот франков и сказал, что сдачу ты вернешь утром по возвращении. Так было дело?

Да, так. Это читалось по глазам Гепена. Но он все-таки ответил:

– Не помню.

– Тогда мне придется рассказать тебе, что случилось дальше. Ты выпил, набрался до того, что потратил часть сдачи, чужие деньги. Потому-то ты так и перепугался, когда вчера утром тебя, ничего не говоря, схватили. Ты решил, что это из-за растраты. А потом, когда тебе сообщили, что ночью убили графа, ты вспомнил, как вечером покупал орудия, которые могут быть использованы при взломе и для убийства. Ты подумал, что не знаешь ни имени, ни адреса женщины, которой отдал пакет, что никто не поверит твоим объяснениям о происхождении денег, найденных у тебя, и потому со страху, вместо того чтобы поискать способы доказать свою невиновность, решил, что твое спасение в молчании.

Выражение лица Гепена менялось прямо-таки на глазах. Нервы его не выдерживали, казалось, он вот-вот заговорит. Душа его приоткрылась надежде. И все-таки он упирался.

– Делайте со мной, что хотите, – твердил он.

– Ну а что, по-твоему, мы должны делать с таким болваном, как ты? – вскричал явно взбешенный Лекок. – Нет, я начинаю верить, что ты дурак от природы. Здравомыслящий человек понял бы, что мы хотим вытащить его из ямы, и не запирался. Но ты, видно, сам хочешь продлить свой арест. Что же, за решеткой ты, может быть, поймешь, что самая большая хитрость – это сказать все, как было. В последний раз спрашиваю: будешь отвечать?

Гепен мотнул головой: нет.

– Тогда отправляйся назад в тюрьму, в одиночку, раз она тебе так нравится, – заявил сыщик и, спросив взглядом разрешения у судебного следователя, распорядился: – Жандармы, уведите арестованного.

Последние сомнения г-на Домини рассеялись, как туман на солнце. Надо признать, он испытывал определенное неудобство оттого, что так дурно относился к Лекоку, и теперь хотел хоть как-то загладить свою недавнюю суровость.

– Вы, сударь, – обратился он к Лекоку, – великий мастер своего дела. Не говоря уже о вашей проницательности, настолько поразительной, что она может сойти за дар ясновидения. Допрос, который вы только что провели, – это в своем роде шедевр. Так что примите мои поздравления, а кроме того, я намерен испросить для вас награду у вашего начальства.

Слушая эти хвалы, сыщик с этаким смущенным видом опустил глаза. Он ласково поглядывал на даму, изображенную на бонбоньерке, и, надо думать, мысленно говорил ей: «Видишь, милочка, мы одолели этого сурового судейского, так презиравшего почтенное учреждение, красой и гордостью которого мы являемся, и заставили его публично покаяться. Он признал и похвалил наш скромный труд».

Вслух же Лекок произнес:

– Сударь, я могу принять на свой счет лишь половину ваших похвал, а вторую позвольте переадресовать господину мировому судье.

Папаша Планта запротестовал:

– Ну что вы! Не так уж много сведений я вам сообщил. Вы и без меня обнаружили бы истину.

Судебный следователь встал. С достоинством, но не без некоторого внутреннего сопротивления он протянул руку Лекоку, и тот почтительно пожал ее.

– Сударь, вы спасли меня от сильнейших мук раскаяния, – заявил г-н Домини. – Разумеется, рано или поздно невиновность Гепена была бы установлена, но сама мысль, что я содержал невиновного в тюрьме и терзал его допросами, долго бы тревожила мою совесть и лишала меня сна.

– И все-таки, бог его знает, вполне ли в своем уме этот бедняга Гепен, – заметил Лекок. – Я чертовски злился бы на него, не будь я убежден, что он слегка тронулся.

Г-н Домини вздрогнул и сказал:

– Сегодня же немедленно велю перевести его из одиночки.

– Это будет крайне милосердно, – согласился Лекок, – но все равно черт бы подрал этого упрямца! Ему так просто было облегчить мне работу. Мне помог случай, и я действительно сумел восстановить основные события, догадаться про поручение, предположить, что тут участвовала женщина, но я не волшебник и не способен угадать подробности. Каким образом мисс Фэнси замешана в этом деле? Сообщница она или просто играла роль, смысла которой не знала? Где она встретилась с Гепеном, куда увела его? Совершенно ясно, что это она напоила беднягу, чтобы не дать ему отправиться в Батиньоль. Очевидно, Треморель придумал для нее какую-то сказочку. Но какую?