— Вань, можно я включу телевизор? Допью кофе и подожду тебя.

— Конечно, Катя. Но, зачем? Ты можешь спать, я лягу в спальне.

— Ну, я расскажу тебе сказку на ночь — хочешь? — мне и самой немного неловко и я стараюсь ответить бодро. — Я могу. Все равно не засну, пока горит свет, а твой кофе остывает.

И это правда. Трудно заснуть в чужом доме, чувствуя, как душу будоражат события вечера, присутствие Ваньки, а еще понимание… Называйте это как хотите, но когда тебе в первый раз в жизни парень сделал подарок — трудно думать о сне.

— Ох, Умка, я не сомневаюсь, что ты у меня Шахерезада! — смеется Ванька, направляясь в ванную комнату. — Но только не сегодня. Хватит с тебя подвигов!

«Тачка на прокачку». Ну, конечно, что еще может смотреть девчонка-ботаник в половину четвертого утра, лежа в постели популярного парня? Да еще и без очков? Только крутую прокачку не менее крутого «Хаммера»! Но я едва ли слушаю передачу и слежу за мелькающими картинками. Я лежу и думаю о том, скольким девушкам Ванька еще дарил конфеты? А, возможно, и что-то гораздо больше, чем конфеты? Например, цветы?

Хм, что-то мне не нравится эта мысль. Да и какая разница? Я ведь Костика поздравляю с днем рождения и ничего. На последние именины вот подарила… решебник задач по алгебре и билеты в органный зал. Нет, ну, в самом деле, сколько можно. Надоело за них с Лялькой решать задачки и слушать сутками орущую из колонок псевдо-готику. А девушки чем хуже Костика?

Воробышек выходит из ванной комнаты, заходит в зал и гасит свет.

Следом за ним я тоже тянусь к пульту и выключаю телевизор. Почему-то громко вздыхаю в темноте, опускаясь на подушку.

— Что, Катя? — спрашивает Ванька, напрягшись. — Не понравились?

— Нет, ты что! Конфеты очень вкусные. Там еще много, я и тебе оставила.

— Я не хочу, ела бы все.

Смешок вырывается сам собой. За кого он меня принимает?

— Я лопну. И не придумывай, Воробышек. Если ты сейчас скажешь, что не любишь шоколад, я тебе все равно не поверю.

Ванька молчит, словно раздумывает, что ответить.

— Люблю, — и не думает спорить.

— Но?

— Но сейчас мне хочется совсем другого.

Мы замираем, оба понимая, о чем речь. Я вижу в темноте его тень, остановившуюся от меня в двух шагах, и отвечаю на это признание участившимся пульсом.

— Спокойной ночи, Умка. Не слушай меня, — просит он. — И… я не буду тебя целовать.

— Спокойной ночи, Звездочет. Не целуй.

Ванька пятится, спотыкается обо что-то, чертыхается и уходит. Я продолжаю лежать и смотреть в окно, когда слышу в темноте какую-то возню.

— Воробышек? — отрываю щеку от подушки и привстаю на локте, но разглядеть все равно не получается.

— Не обращай внимание, Катя. Сам не пойму, что происходит, но не могу я спать там, зная, что ты здесь. Мне хватило и твоего исчезновения в лесу. Спи! Я лягу на полу!

— Ваня, но это же смешно!

— Что именно? — он затихает.

— То, что диван такой большой, а ты собираешься лечь на полу. Ну, не укушу же я тебя в самом деле! И потом, мы с тобой уже спали на нем вместе.

Но Ванька все равно упрямо укладывается внизу. Кажется, он принес с собой одеяло. Я слышу, как он двигает кресло, пытаясь разместиться.

— Ты — нет, — вздыхает. — А вот я могу натворить дел. Однажды я тебя уже кусал и мне понравилось. Спи! — повторяет шепотом и со смешком. — Слава богу, сегодня не полнолуние.

Нет, сегодня светит молодой месяц и за окном звездная ночь, но уснуть все равно не получается. В глаза словно спички вставили! И каждый звук, и каждый вздох, как по натянутой струне смычком — отзывается стуком сердца, которое отказывается молчать. Да еще и подушка по-особенному пахнет Ванькой и почему-то помнится не то, как я искала дорогу к опушке… а то, как рука Воробышка гладила мою спину, а пальцы ласкали грудь. Очень нежно, как будто он боялся меня спугнуть.

На мой вздох, Ванька отвечает своим.

— А-а! К черту, Умка! Иди сюда!

Он в два счета оказывается на постели, под одеялом, и прижимает меня к себе. Я и сама тянусь к нему, и губы встречаются жадно, с радостью и надолго, пока мы оба не задыхаемся в безумном поцелуе.

— Ты пахнешь шоколадом, а еще мной. Знаешь, это странно чувствовать на твоих волосах запах своего шампуня. Знать, что на тебе моя одежда, что ты в моем доме, но мне это нравится. Твои губы, волосы, ты вся нравишься. Умка… — Он нависает сверху, тяжело дыша. — Ни к черту из меня джентльмен. Твой отец бы меня убил!

Возможно, если бы он сам никогда не был молодым.

— Мой отец с мамой уже в институте жили вместе, и у них родилась Светка. Он был моложе тебя.

— Все равно.

Мои руки лежат на плечах Воробышка, и я чувствую, как под ладонями пылает его сильное тело, и перекатываются гладкие мышцы. Чувствую тот контакт, который прежде был недостижим в танце. Неосознанно глажу эти плечи, робко провожу рукой по его щеке, и прячу пальцы в волосах — мягких на затылке и чуть вьющихся. Оторвав голову от подушки, целую подбородок.

— Катя, осторожнее, — просит Ванька с рваным выдохом у самых губ.

— Почему?

— Потому что не успеешь опомниться, как я съем тебя, моя девочка. Всю! Ты лакомый кусочек и такая смелая. Умка, останови меня!

Но не трогать его я не могу. Не могу отпустить. Мне он нравится, для меня он тоже лакомый. И я, набравшись храбрости, признаюсь в этом. «Не-е-ет…» — шепчу так долго, как длится выдох. Приподнимаюсь навстречу, и мы оба пропадаем в общем на двоих сумасшествии.

Он приникает ртом к моим губам, пробует их зубами, языком, и тут же глубоко целует меня, так что кружится голова. Словно достает душой до самого моего звенящего донышка. Мои руки уже на спине, и я вздрагиваю, но не от испуга, а от желания и предощущения чего-то волшебного, что сейчас должно случиться с нами, когда Ванька отстраняется и стягивает с меня футболку, разметав по подушке густые волосы. Обхватив под спину, жадно опускается губами ниже — к шее, к ключицам… к груди.

О-ох. Трепет, кажется, пронзает душу и разрывает легкие.

— Ваня, я…

— Тш-ш. Да, Умка, да! — шепчет Воробышек. — Поверь, мне этого тоже хочется. Очень! Какая у тебя нежная кожа. Нежная грудь. И что мне с тобой делать. Что мне с собой делать? До тебя все было легко, а сейчас… Я словно сам первый раз касаюсь девушки. Схожу с ума, потому что это ты, Умка. Ты!

Я не знаю, что нам делать, но, кажется, готова узнать. Тело под Ванькиными руками горит и звенит в ответ на каждое прикосновение. Лучится невидимым светом. И в этом обоюдном накале желаний пропадают смущение и страх.

Я прошу у самого лица, едва слышно, но в этой просьбе впервые в жизни во мне говорит женщина.