— Березов, ты когда начнешь воспитывать свою тварь?!

— В сорок воспитывать уже бесполезно, а в сорок один — даже опасно, так что я даже не буду начинать.

Он сидел на диване нога на ногу — в очках, но без книги — захлопнул ведь ее и мог бы поймать мой тапок. Будь немного порасторопнее.

— Я воспитывала, и у меня получилось! — я засеменила к лестнице и перегнулась через перила: — Дрянь, неси обратно мой тапок!

Собака тотчас примчалась и ткнулась мокрым носом в мою голую ногу.

— Ну что ты приперлась без тапка? Жрать теперь не проси!

— Ее давно покормили, — бросил Славка с дивана.

— Лови!

Это уже был папа: он запулил в меня обслюнявленным тапком, и я его поймала.

— Почему меня не разбудили? — обернулась я к мужу, держа тапок наперевес, точно скалку.

— Потому что две бабы на одной кухне — это слишком. Для меня. Твоя мать клюквенный пирог решила испечь для любимого внука. Но у дочки есть еще шанс получить яйцо всмятку. Как, впрочем, и у меня, если я спущусь вниз.

Ничего: если Березов с утра шутит, не все еще потеряно. Для семейного спокойствия.

— Выпьешь со мной кофе на веранде?

— А ты сомневаешься?

Он снял очки и убрал в очечник, лежавший на тумбочке. Вот почему собаке плевать на его вещи?!

Я подошла к дивану вплотную, и Слава поймал мои ноги под коленки.

— Знаешь что, я не узнаю своего мужа и потому сомневаюсь теперь по малейшему поводу.

Он сильнее притянул меня к себе и ткнулся носом в живот.

— Во мне сомневаешься?

Я тоже опустила нос — но чтобы вдохнуть аромат шампуня, запутавшийся в его воображаемых кудрях: жесткий ежик щекотнул кожу, и я поспешила отстраниться, чтобы не чихнуть.

— Или в себе?

Не надо было так долго молчать, но и начинать носить решетом воду глупо — а так хорошо начиналось утро: со стыренного собакой тапка! Совсем по-домашнему.

— Не порти такой день…

Мне хотелось сказать — такой момент, но я почему-то запнулась.

— Я так и думал, что ты это скажешь. Ничего, пять дней попритворяться, что проблем не существует, не смертельно.

Я не отступила от дивана, но продолжала стоять навытяжку. Не знаю, смогу ли я из него хоть что-то вытянуть? Чтобы наконец понять, что же его так гложет. Но попытаться в любом случае стоит. Хуже уже не будет. Хуже просто некуда!

— Я уже месяц, а то и больше вру родителям, потому что не смогу ответить на простой вопрос: а что у вас случилось? Ты можешь мне ответить, что у нас, вернее, у вас, Вячеслав Юрьевич, случилось?

Он поднял голову, я — опустила: глаза прищурены, точно он пытается что-то прочитать в моих без очков.

— Жена сказала, что больше так не может. Что сорок лет, а у нее все одно и то же. И еще моя жена плачет. Как я должен себя вести? Делать вид, что у нас все хорошо?

О, господи! Я, кажется, выдохнула это в голос.

— Я говорила про Аллу. Ты чего?

Он покачал головой, и я, точно его зеркальное отражение, покачала своей в унисон.

— Ты говорила о себе. Я не слепой. Я тебя очень хорошо знаю, моя девочка. Найди себе того, с кем тебе будет хорошо.

Его руки поднялись из-под колен к бедрам. Я втянула живот, чувствуя в себе приятную волну, которую ждала со вчерашней встречи и о которой старалась не думать в Питере.

— Мне хорошо с тобой, — шепнула я еще тише его самого.

— Тебе было хорошо со мной, а сейчас это не так… И так это уже никогда не будет. И я не могу открывать двери твоим любовникам и гулять с собакой, пока они делают то, что я не в состоянии больше с тобой сделать. Мне в любом случае будет тяжело, но лучше обойтись совсем без твоей жалости. Лучше нам спать в разных постелях. Лучше думать, что ты больше не моя. До конца не моя. Я думаю, что нам вообще стоит разъехаться.

Я скинула его руки, а своими схватила его за плечи, чтобы вдавить в диван. И наклонилась к самому его лицу, переходя с шепота на змеиное шипение.

— Я не спала с Артемом! Он же как Мишка! Как ты мог такое даже подумать…

Березов усмехнулся — довольно зло, и прошипел в ответ:

— Ну, а кого еще брать для этого дела? Ровесника, что ли? У которого стоит через раз.

Я стиснула зубы, понимая, что хочется сейчас плюнуть ему в лицо.

— Для молодого парня, Яночка, очень даже удобно жить со взрослой бабой, — продолжал он бесцветным голосом. — Никаких тебе обязательств. Только секс.

— Я не спала с ним! — я все так же шипела, чтобы нас случайно не услышали снизу родители. — Как ты смеешь мне не верить?!

— Смею, девочка моя, смею, — муж накрыл горячими ладонями мои пальцы и сильнее вжал себе в плечи, хотя и так моя хватка уже причиняла ему боль. — Если даже не спала, то скоро переспишь. Не с Артемом, так с другим… Ты очень терпеливая…

Теперь он скользнул руками к моим локтям и начал их наглаживать, а я дергалась, будто меня били молоточком на приеме у невропатолога.

— Но любое терпение рано или поздно заканчивается. И я рад, что в нашем случае это случилось поздно, и ты сумела найти в себе силы подарить мне еще пару лет своего тепла. Без тебя тяжело, без тебя пусто, но у меня есть воспоминания, замечательные воспоминания. Я и так не заслужил того, что имею. Спасибо, что подарила мне себя. Я бы никогда не решился попросить у тебя такого подарка. И я бы никогда не женился, потому что другие бабы на тебя не похожи. И у меня не было бы сына. И я знаю, почему Мишка любит тебя больше, чем меня, потому что у него мои гены. Янусик, ты свободна. Не оглядывайся на меня, пожалуйста. У тебя еще целая жизнь впереди. Моя жизнь в сорок только началась…

Закончил монолог, да?

— В тридцать восемь! — выпалила я. — А в шестьдесят два ты дурак, Березов. Непроходимый тупица! Ты только о том месте думаешь, а что у меня в груди тебе не важно! Совсем не важно?

Я бы хотела ударить себя в грудь, но он продолжал держать мои руки прикованными к его плечам.

— Я купила твой любимый чай, я купила твое любимое печенье. Я перевезла в новый дом подстилку твоей собаки. Твои вещи тоже висят в моем шкафу. Я думала о нас, о нас вместе, а ты — ты думал только о себе. И не смей прикрываться мною. Тебе нравится себя жалеть, вот и жалей. Жалей дальше!

Последнюю фразу я выкрикнула в полный голос. Толкнула мужа и побежала вниз босиком, в пижаме и уже в слезах. Вихрем пронеслась через гостиную к открытой двери на веранду.

— Яна, ты куда?! — крикнула мне в спину мать, а навстречу из плетеного кресла поднялся отец:

— Яна!

— Оставьте меня в покое!