— Чего сидишь? Иди посмотри, что с ним.

— Сказал же, что простыл, а тут пять часов рулить пришлось, — бросила я нервно, но все же пошла наверх.

Однако в спальне мужа не нашла. Там тоже покрывало было расправлено слишком идеально. Где он спит?

Открыла дверь в Мишкину комнату: чисто, пахнет свежим бельём. Перестирал все. Какой догадливый! А я и забыла напомнить ему сделать это. Соображает. Наверное, у мужиков при наличии женщины часть мозга, отвечающая за быт, уходит за ненадобностью в спячку. А потом раз — и мы сами с усами!

В комнату рядом я постучала.

— Чего стучишь?

Я вошла и закрыла дверь, хотя снизу нас не будет слышно и при открытой. Если говорить шепотом. Орать будешь — тонкие потолочные перекрытия выдадут все секреты.

— Ты действительно заболел?

— А что, есть сомнения?

Слава лежал поверх одеяла, скрестив ноги. Книга на животе, очки на тумбочке. Дурак… Схватил книжку, когда услышал мои шаги на лестнице, а про глаза забыл.

— Принести тебе чаю?

— Не надо меня обхаживать. Завтра будешь в маму играть.

Пришлось выпрямиться и свести лопатки аж до боли.

— А что ты мне хамишь? Что я такого сделала, чтобы заслужить все вот это? — развела я руками.

— Ничего, — голос у него реально дрожал. — Просто была хорошей мамой, а я был плохим папой. От которого нужны только деньги и больше ничего. А теперь уже и деньги не нужны. Можно у мамы взять.

Я выдохнула. Шумно. И так же шумно опустилась на край кровати, едва удержавшись от желания потрясти придурка за ноги. Если бы точно знала, что так можно вытрясти из муженька дурь, непременно бы сделала это.

— Ну что ты у меня за пингвин такой?

— Почему сразу пингвин? — и Слава тут же развел в стороны ноги в чёрных носках, которые нервно тер друг о дружку.

— Это из мультика про пингвиненка Лоло.

— Чего это тебя потянуло на детские спектакли, детские мультики… Я еще чего-то не знаю? Ты мне намекала там про дедушку…

Я откинулась на спину. Думала упасть ему на ноги, но Березов успел их подтянуть — в итоге пропружинила на матрасе.

— Просто ты стал, как ребенок. Забыв, что твой сын все еще ребенок. Сам ему позвони, сам поговори… о чем-нибудь, — я перевернулась на бок и подложила руку под щеку. — Я просила Мишку позвонить тебе. Он ответил, что не знает, о чем с тобой говорить.

— Я и говорю — не о чем. Никогда и не было!

— Слушай, дядя Слава, не надоело себя жалеть, а? Бедненький, сиренький, никто-то его не любит, не жалеет, может я немного того, может у меня немного сего…

— Яна, хватит!

— Яна хватит! Яна всегда хватит… Сын приезжает с девушкой. Папе порадоваться надо. Нет же, он трагедь развел! Заперся и плачет. Знаешь, я тоже так делала, когда у меня гормоны играли. Запиралась и ревела белугой, чтобы матери стало стыдно, что она меня обидела. И прислушивалась между стонами, идет, не идет. Если идёт, то надо погромче выть и не дай бог открыть ей дверь…

— У меня тоже гормоны? — он сложил на груди руки и поджал губы.

— Еще какие! Запоздалый кризис среднего возраста. Ветрянкой надо в детстве болеть. У подростка она ужаснее протекает. «Седина в голову, бес в ребро» у тебя раньше времени случились, когда еще ни одного седого волоса не было. А теперь у тебя обратный виток пошел…

Я подтянула ногу и села по-турецки, теперь сподручнее стало крутить его колени.

— Где у тебя тут ручка переключения передач? А то ты так с тормоза ни в жизнь не снимешься!

Слава скинул мои руки и сел, но головы не повернул — смотрел в окно с опущенными жалюзями.

— Иди к матери, — произнес он тихо.

— Это ты меня так на… посылаешь?

Я не стала выбирать выражения. В моей чаше терпения тоже имеются дно и края. Пусть Березов узнает об этом!

— Да! — крикнул он и снова заговорил тихо: — Закрой дверь с другой стороны. Твоя спальня — напротив.

— Отлично!

Больше я ничего не сказала и, хлопнув дверью, бегом спустилась вниз, где царила мертвая тишина, хотя оба моих родителя продолжали сидеть за столом.

— Что смотрите? — я подбоченилась только одной рукой, вторую продолжала держать на перилах лестницы. — Воспаление гордости. Сын не ему первому позвонил!

Прошла к столу, увидев на нем четыре чашки.

— Песок положила?

Мать кивнула. И я, с чашкой, пошла обратно, но уткнулась в запертую на замок дверь.

— Березов, хватит дурить! Я сейчас собаку на тебя натравлю!

Скрипнула кровать. Дверь открылась. Я сунула чашку ему в руки и первой схватилась за ручку, чтобы закрыть дверь, пока он не выдал какого-нибудь очередного бреда.

— Тихо шифером шурша, едет крыша неспеша…

Я снова зайцем спрыгнула вниз и столкнулась с отцом.

— Пойду поговорю с ним.

— Водки дать?

Отец ничего не ответил и, тяжело ступая, начал подниматься по лестнице.

— Я тебе говорила, я тебя предупреждала, но ты не слушала, — выдала мать, когда я принялась стучать ложкой по стенкам чашки, размешивая давно растаявший сахар. — С мужиками можно жить только до пятидесяти, потом все, труба… Сдать обоих в дом престарелых, а самим на Мальдивы. Иначе все… пи…

Я опустила ложку на блюдце — кажется, все сегодня решили попрактиковаться в великом и могучем. Вот оно счастье, сын и внук приезжает! Любимый, долгожданный… Трындец!

— Мам, я не знаю, как, но Миша не должен всего этого видеть, ясно?

— Чего именно? — мать смотрела мне в глаза. Пронзительно. Как тогда давно, когда спрашивала, не беременна ли я от дяди Славы.

— Мама, ну ты что, слепая? Этой ревности. Он ревнует ко мне сына как ненормальный.

Мать откинулась на стул и мотнула головой.

— Это старческий маразм. И ты ничего не сможешь с этим сделать. Березов еще дольше твоего отца продержался. У того-то крыша давно поехала. Надо было вовремя меняться на две в разных районах и жить спокойно. А то ведь как банный лист…

— Мам…

— Что мама? Это правда!

— Давай, ты поедешь в санаторий, а я возьму папу к себе?

— Мне уже не поможет. А вот ты езжай. Но без Аллы.

— Ага, в чемодане у Мишки! Они, — я подняла палец к потолку, — про нас еще не то сейчас там говорят…

Что-то отец запропастился. Я пошла наверх и нашла их в холле за шахматной партией.

— Отлично! — я скрестила на груди руки. — А с собакой кто пойдет гулять?

Стелла, лежавшая на диване, навострила уши. Я смотрела на мужа умоляюще: и вот, либо он дурак, что не понял, или козел, потому что не захотел прогуляться и поговорить, или хотя бы взять друг друга за руки вдали от родительских глаз. Березов сказал: