С самого Вильнюса он не слышал русской речи. Обратил внимание на то, что теперь кругом говорили только на литовском языке. Он впервые слышал эту речь, и она, на его взгляд, напоминала речь латышей, с которыми он служил в армии. В его отделении было пятеро ребят из Латвии, и между собой они общались на латышском. На слух нельзя было сказать, что это певучий и мягкий язык, напротив, он казался довольно грубым и однообразным. Возможно, такое восприятие было из-за того, что в окончании слов постоянно присутствовали звуки, связанные с буквой «с». Вот и теперь в голове Николая только и слышался этот звук, он доминировал.

Он следил за дорогой. Проехали то место, где он сел в автобус. По строениям он понял, что проезжает центральную часть города. Чего-то особенного он не замечал, только видел разницу между постройками довоенными и послевоенными. Переехали мост через реку, а потом проехали и транспортное кольцо, больше напоминавшее треугольник, чем круг. Николай встал со своего места и приготовился выходить. Водитель повернул в его сторону голову и, увидев его стоящим, кивнул головой, а Николай подумал, что он не такой плохой человек, как та женщина.

Было предобеденное время, когда Николай потянул дверцу входной двери и вошел в административный корпус. Сразу же с правой стороны (он догадался по надписи) находилась дверь отдела кадров, куда он, постучавшись и спросив разрешения, вошел. Поздоровавшись и представившись, он спросил, как ему встретиться с Анзельмой Петровной. В кабинете находились три женщины. Одна из них поднялась ему навстречу. У нее были необычные женские формы. Необычность выражалась в том, что у нее была неестественно тонкая талия при очень видимых объемах бедер и груди. Возникало такое ощущение, что взяли женщину нормальной комплекции и перетянули широким ремнем в области талии. Она была начальником по кадрам, и у нее была смешная, как показалось Николаю, фамилия – Шашкене. Мило улыбаясь, с очень сильным акцентом и тяжело подбирая слова, она сказала, что она осведомлена и о нем, и о том, что они с женой должны будут приехать к ним после института. Тут же набрала номер и что-то сказала в трубку. Пригласила Николая присесть, сказав, что Анзельма придет через несколько минут.

Анзельма Петровна появилась буквально сразу же, не прошло и минуты. Была одета в темную юбку и вязаную блузку зеленоватого оттенка. Вокруг шеи был кокетливо обвит легкий шарфик, один конец которого был приколот брошью к блузке. Она встретила Николая тепло, как старого знакомого. Предложила снять и оставить пальто прямо тут же, в отделе кадров. А затем они отправились на экскурсию по заводу.

Она провела ее, на взгляд Николая, более чем достойно, начав с цеха волочения и обработки катанки, и далее – по ходу технологического процесса. Показывала и рассказывала о машинах, о недостатках и проблемах, с которыми они сталкиваются. Говорила, что она давно думала о том, чтобы технологом был мужчина. Оказалось, что в ее подчинении были только женщины и один пожилой мужчина, который прежде был главным технологом, но из-за болезни вынужден был уйти с должности и теперь работал простым инженером-технологом в цехе волочения.

В цехе по производству установочных проводов она познакомила его с начальником цеха Ткаченко Николаем. Николай коротко переговорил с новым знакомым, тезкой, поинтересовался, стоит ли сюда ехать и насколько будет тяжело без знания языка. Начальник цеха сказал, что приезжать, без сомнения, нужно, так как и специалисты нужны, и место здесь не из худших, а язык выучится. Он сам еще не может толком говорить на литовском языке, лишь только понимает. Пообщались они совсем коротко, Николаю понравился этот мужчина своей простотой и открытостью, но он не забывал жизненный урок: спешить с выводами не следует, ведь перед ним украинец.

Больше часа у них ушло на ознакомление с производством. Николай хорошо был знаком и с оборудованием, и с технологией. Но это знакомство было теоретическое, теперь оставалось это все пощупать своими руками. Анзельма Петровна пригласила его в заводскую столовую пообедать, но Николай отказался. Затем она предложила устроить его на ночлег, а до вечера более детально ознакомить с заводом. Николаю этого не требовалось, ему вполне было достаточно того, что он успел увидеть и услышать. Он намеревался этим же днем выехать в Москву, поэтому, поблагодарив будущую начальницу за любезность и гостеприимность, сказал о своих планах. Они тепло расстались и надеялись, что в конце февраля или начале марта следующего года они вновь встретятся.

Николай вышел с завода с хорошими чувствами на сердце. Ему неимоверно было приятно от того, как Анзельма Петровна его встретила и как себя вела все время их общения. Он чувствовал неподдельное внимание и искренность. Его встретили как дорогого гостя, каковым он себя не чувствовал. Конечно, его теоретические знания действительно были высоки, и он сам чувствовал свою силу. Даже когда они стояли у эмальагрегатов, и Анзельма Петровна начала говорить об особенностях эмалирования, Николай легко вошел в разговор и сам профессионально продолжил ее мысль. Она согласилась с ним и похвалила, сказав, что его знания видны налицо. Общее впечатление о заводе сложилось положительное. Не всюду, но виделся порядок, в цехах было довольно чисто. Одно препятствие, которое его тревожило, – это язык.

Лариса безумно была рада, что ему понравилось на заводе и что уже окончательно решено: они едут в Паневежис. Николай не стал от нее скрывать ни тот случай с женщиной, ни его личные опасения по поводу языка, поэтому сдержанно сказал, что хотя они и приняли это решение, но душа его не лежит к тому, что им придется жить в Литве. Лариса только махнула рукой и напомнила ему об одном из героев телесериала «Вечный зов», который по поводу и без говорил: «Сумниваюсь я, однако…». Они посмеялись над этим, а Николай решил больше не возвращаться к этому вопросу, полагаясь на оптимизм жены и ее практический опыт проживания в родной для нее Эстонии.

Определившись с будущим местом работы, Лариса написала письма родителям, а когда звонила своей маме, то узнала, что у Лидии Ивановны есть хорошая знакомая литовка, работающая вместе с ней. Сама она была родом из города Шауляй, но очень хорошо отзывалась о Паневежисе. Но самое главное, что сказала Лидия Ивановна, это то, что на Новый год эта знакомая едет к себе на родину и пообещала посмотреть книгу-самоучитель литовского языка. Николай смотрел на оптимизм Ларисы и поражался ему. Но сам ничего ей не говорил, оставаясь пассивным наблюдателем.

На Новый год решили съездить к родителям Николая, предполагая, что в ближайшем времени такой возможности не будет. Они пробыли на родине Николая несколько дней. Было снежно, и они вдоволь накатались на лыжах, сделав трассу сразу же за садом. Семья брата Дмитрия напросилась в гости, договорились, что они приедут к ним в середине февраля. На начало февраля у Николая с Ларисой намечалась защита дипломных работ, и это было не лучшее время для гостей.

Весь январь был в предзащитных хлопотах. Делались последние согласования, уточнения, оформлялась пояснительная записка к работе и наглядные чертежи для самой защиты. Николаю выпала немалая нагрузка, так как ему пришлось выполнять также большую часть чертежей Ларисы. Ему это не было в тягость, его трудолюбию завидовали многие, в том числе и Лариса. Порой она его притормаживала, прося не спешить, не перегружать себя, и постоянно напоминала о необходимости отдыха. Николай, чувствуя в себе силы и желание быстрее завершить дело, был непреклонен в своих устремлениях и упорно шел к намеченному.