– Мои драгоценности с этим никак не связаны! – восклицаю я. – Четко помню, что просила тебя взять коробку с бумагами и отнести ее слуге, отвечающему за гардероб, чтобы тот хранил все в сокровищнице.

– А, вы про эту коробку! – Лицо горничной вдруг проясняется. – Да, я отнесла ее, как вы просили.

– Ну так пойди и найди теперь. Почему ты сразу ее не принесла? – Внезапно обессилев, я опускаюсь на кровать и слышу громкий стук в дверь. Вскакиваю на ноги и сама открываю. Снаружи стоит капитан дворцовой стражи и несколько самих лейб-гвардейцев.

– Леди Катерина Грей.

– Разумеется, – резко отзываюсь я. – Кто меня спрашивает?

– Вы арестованы. Мне приказано сопроводить вас в Тауэр.

– Что? – Я не в силах осознать, что он говорит.

– Вы арестованы. Вам придется последовать за мной в Тауэр. Можете взять с собой трех женщин из прислуги – они пойдут за нами и понесут все необходимые вам вещи.

– Что?

Глава стражи заходит в комнату, не ответив на мой вопрос, кланяется и вытянутой рукой показывает, что я должна выйти в коридор. Ребенок вертится под тесным корсажем. Послушно иду туда, куда мне велено. Капитан кладет руку на мою поясницу, и я отшатываюсь. Не перенесу ничьих касаний. Я не желаю, чтобы его тяжелая ладонь оказалась рядом с моим животом, в котором вдруг толкается малыш, заставляя меня едва слышно охнуть.

– Прошу сюда, – говорит он, думая, что я сейчас закричу. – И не поднимайте шума.

Этого я точно делать не собираюсь. Слепо слушаюсь его, точно корова, которую бьют меж глаз на бойне. Мои фрейлины собрались стайкой испуганных куриц у входа в приемный зал и смотрят на меня в ужасе, будто на больную чумой, от которой надо держаться подальше, но я едва их замечаю. Я ослеплена собственным потрясением.

– В Тауэр? – говорю я себе под нос, но слова кажутся бессмысленными.

Капитан идет впереди, а его гвардейцы – сзади. Смахивает на сцену из театра масок. Я следую за ним. А что еще мне делать? Я ведь не понимаю, что происходит.

– Мне надо взять моих птиц, – вдруг заявляю я. – И собачку. Еще у меня есть кошка и обезьяна, очень ценное животное.

– Ваши горничные принесут их, – мрачно отвечает глава стражи, глядя на меня через плечо, чтобы удостовериться, что я не отстаю. Я иду по его стопам, и через уединенные сады он выводит меня из дворца к реке. Осматриваюсь в поисках того, кто мог бы передать сообщение от меня, но кто же? И что я скажу?

– Это из-за испанцев? – спрашиваю я. – Я с ними не общалась и передала Уильяму Сесилу все то, что они мне говорили.

Мы молча направляемся через ворота к пирсу. Королевский привратник Томас Киз выпускает нас и низко кланяется мне всем своим огромным торсом.

– Миледи, – с уважением говорит он.

– Мистер Киз, – беспомощно отзываюсь я.

Глава стражи ведет меня к причалу, где стоит баржа без опознавательных знаков. Он протягивает руку, помогая мне спуститься по ступеням, и я ступаю осторожно, не забывая о своем огромном животе, перевешивающем вперед. Забираюсь по тропу и сажусь в задней части баржи. Навес закрывает меня от полуденного солнца и от всех, кто может наблюдать за происходящим из дворца. Может, Уильям Сесил попал в немилость, как это бывало с советниками короля Генри, и мне не стоило упоминать его имя?

– Я также подчиняюсь Роберту Дадли. И никогда не предам королеву и ее веру.

– Мне было приказано сопроводить вас. Больше я ничего не знаю, – говорит капитан.

Команда вскинула весла, а когда баржу оттолкнули от пирса, все одновременно опустили их в воду. Старший отбивает один удар по барабану, и они тянут весла на себя – баржа дергается вперед, отчего я подскакиваю на своем месте. Снова и снова мягко бьет барабан, и баржа качает меня в своем ритме. В воде отражается яркий свет солнца, ребенок тяжестью давит изнутри. Я страшно боюсь, хотя не знаю, чего нужно бояться. Вот бы Нед был рядом. Как же мне хочется, чтобы Нед сейчас оказался рядом.

* * *

Впервые в жизни мне нечего сказать – из меня не вырывается ни крик протеста, ни поток слез, ни хоть одно словечко. Я оторопела от шока. Там, где Елизавета опустилась на колени, рыдая от жалости к себе, – хотела, чтобы сказанные ею слова непременно записали, – я молчу. Схожу с баржи, опираясь на протянутую мне руку. Иду тихо, как испуганный ребенок, куда бы меня ни вели. Вверх по каменным ступеням и через садовую калитку к парадному входу в Дом коменданта, главное здание маленькой, обнесенной стеной деревушки, в которой имеется монетный двор и арсенал, сокровищница и дворец, а также тюрьма и место казни.

Мне помогают подняться по узкой лестнице в просторную спальню в передней части дома, и, когда я опускаюсь в кресло, гвардейцы выходят, тихо прикрыв за собой дверь. В замке поворачивается ключ. Поворачивается легко, без лишнего скрежета – он хорошо смазан и часто используется. Я лишь очередной заключенный.

Когда утром я просыпаюсь, то в маленькое решетчатое окно вижу площадку, где построили эшафот и обезглавили мою сестру. Если присмотреться, слева можно разглядеть часовню – там ее отрубленную голову захоронили рядом с ее тонким укороченным телом. Я сплю в кровати, принадлежавшей Джейн, когда она была королевой, я лью слезы в ее подушки. Сижу в ее старом кресле. Гобелены на стенах раньше висели в ее спальне.

На другой стороне территории Тауэра, за Белой башней, располагаются конюшни (отсюда их не видно), где она держала за поводья лошадь отца, умоляя не бросать ее. Слышу, как лязгают ворота, что открывались для него в тот день. Это место коронации, предательства и смерти моей сестры. Отец тоже здесь похоронен. И сюда же решила заточить меня исключительная в своей жестокости Елизавета.

Эта бессердечная машина никуда не спешила. Улыбалась мне в путешествии, приветственно махала толпам по пути. Проявляла ко мне благосклонность перед испанскими и французскими послами. Ничего не сказала – даже Роберту Дадли, – когда услышанные от него известия возродили ревнивую ненависть. Она всем дала понять, и мне в том числе, что я по-прежнему являюсь ее наследницей, как и до признания Дадли, что я ее кузина, ее фрейлина, фаворитка, девушка, к которой она относится, словно к дочери. Более того, она вела себя, как будто Роберт вообще ей ничего не сказал, как будто она ничего не слышала ни от Бесс Сен Лу, ни от Дадли.

Она позволила мне раньше вернуться в Лондон и тогда, действуя легко и проворно, тайно и без возражений, арестовала меня и заперла в этих трех комнатах с видом на площадку для казни – стоит только выглянуть в окно, как в голове сразу всплывает смерть сестры.

Конечно же, Елизавета не собирается меня обезглавливать. Я не настолько боязлива, чтобы представлять ситуацию хуже, чем на самом деле. Она разгневана, но я не совершила никакого преступления. Пусть меня держат здесь, в скромных условиях, вместе с моими питомцами и горничными, пока не родится малыш и пока не вернется Нед – тогда мы сможем вместе попросить ее прощения и освободиться. Будем спокойно жить в Ханворте до тех пор, пока она не забудет или не простит меня. В худшем случае королева станет обращаться со мной как с нашей кузиной Маргаритой Дуглас – с подозрением и неприязнью. Как и она, я воспитаю моего сына-Тюдора и посмеюсь украдкой.