– Ну как? – шепотом спрашиваю я.

Лоренцо понимающе кивает.

– В биохимической лаборатории. – И тоже шепотом на итальянском прибавляет: – Мне придется поработать всю ночь и, наверное, весь завтрашний день, но я смогу это сделать.

Я переношу домик из плексигласа с кроликом Барабанщиком в то помещение, где после операции будет находиться миссис Рей, и все думаю, стоит или нет посвящать Лоренцо в те разговоры, которые мы с Патриком вели сегодня ночью и ранним утром? Стоит или нет рассказывать ему о том, что Патрик обнаружил его стихи? И о том, какое выражение лица было у моего мужа, который понял, что потерпел поражение, но все же сумел как-то его принять? И о том, какая усталость таилась в глазах Патрика? Но я решаю пока ничего об этом Лоренцо не говорить. И мы вместе идем по белому плиточному полу к запертой двери на противоположном конце лаборатории, и я, за это время успев переключить скорость, сообщаю нарочито громко и с соответствующим восхищенным придыханием:

– Представляешь, Морган в понедельник утром приглашен в Белый дом! Говорит, там будет большой сбор. Как ты думаешь, а нам-то хоть когда-нибудь удастся увидеть этот дворец изнутри? – И я с несколько иным выражением добавляю: – Кстати, Патрик тоже там будет.

Судя по вспыхнувшим глазам Лоренцо, он все отлично понял. Но в ответ не произносит ни слова. Хорошо, остальное я расскажу ему, как только мы окажемся внутри биохимической лаборатории.

Или не расскажу.

Лоренцо вставляет в щель свой электронный ключ, но на этот раз вместо вспыхнувшего зеленого света, мягкого щелчка и легкого звона сработавшей электроники звучит громкий гудок и загорается красный свет. Я пытаюсь проделать ту же операцию с помощью своей карты, но результат тот же.

Все ясно: войти в биохимическую лабораторию мы больше не можем.

Я тут же звоню по интеркому Моргану, и Лоренцо не успевает меня остановить.

– Нам необходим доступ в биохимическую лабораторию, – требовательным тоном начинаю я, но тут же исправляюсь, услышав в собственном голосе явное бешенство: – Это, должно быть, ошибка, Морган. Не можете ли вы…

Он не дает мне договорить:

– Нет, вам туда совершенно не нужно. И… нет, я не могу.

– Что?! – взрываюсь я, и это маленькое словечко звучит так, словно я выплюнула его прямо в крысиную морду Моргана, что, собственно, мне больше всего и хочется сделать.

– Джин, Джин, Джин… – начинает он укоризненно, и я приготавливаюсь слушать очередное увещевание – ну, в точности потерявший терпение воспитатель детского садика, пытающийся договориться со своими несносными шалунами. – Поймите, если эксперимент с этой женщиной по фамилии Рей пройдет успешно, то вашу миссию здесь можно уже считать завершенной. Собственно, и вам, и Лоренцо не над чем больше работать.

«О нет, есть над чем!» – думаю я.

– А как же Лин? – спрашиваю я, в очередной раз пытаясь выведать тайну исчезновения Лин. – Или она больше уже не член нашей команды?

– Конечно, конечно, я имел в виду всех троих – вас, Лоренцо и Лин. Всю вашу команду.

Лоренцо, который все это время подслушивал наш разговор, так низко склонив голову к моему лицу, что порой даже касался меня своей колючей небритой щекой, не выдерживает и выхватывает у меня трубку:

– Послушайте, Морган, нам действительно нужно еще немного поработать в биохимической лаборатории. Хотя бы для того, чтобы несколько увеличить количество белкового материала. Вы же знаете, что у нас крайне ограниченное количество сыворотки.

Некоторое время Морган тупо молчит, потом сухо сообщает:

– Этим уже занимаются. Другая команда. Размножением белковых тел, я имею в виду.

Верно. И реверсивным процессом тоже. Золотая команда, должно быть, сегодня гудит как пчелиный улей.

Я киваю Лоренцо и указываю на холодильник для хранения образцов у него за спиной, затем зажимаю трубку интеркома между ухом и плечом, оставляя руки свободными, и поднимаю вверх шесть пальцев, а затем только один.

– Замечательно, – говорит Лоренцо, неслышно открывает холодильник, пересчитывает пробирки и одними губами спрашивает у меня: – Это Морган?

Я пожимаю плечами, словно говоря: Кто же еще?

– Джин? Лоренцо? Вы меня слышите? – доносится из трубки голос Моргана. – Повторяю: миссис Рей уже доставлена, и через несколько минут мы привезем ее к вам.

– Хорошо, Морган. Я поняла. – И я вешаю трубку.

Вчера ночью или сегодня утром я спросила Патрика о жизнеспособности «обратной» сыворотки, превращающей наше драгоценное средство для исцеления страшного недуга в биологическое оружие.

– Да, эта задача вполне выполнима и без формул Лоренцо, – сказал он. – Особенно если у них в Золотой команде имеются приличные химики. – Он снова просмотрел записи – на сей раз моим «способом», разом перелистывая страницы, а не переворачивая их и аккуратно складывая в стопку слева от себя. Думаю, он просто очень не хотел снова наткнуться на стихотворение Лоренцо. Ему вполне хватило и одной пощечины. – Они определенно сумеют с этим справиться, но не так быстро. Понимаешь, сперва они должны будут разрушить созданный продукт, то есть вашу сыворотку, а уж затем…

Из остального я мало что поняла, хотя Патрик и старался объяснять доходчиво. Все-таки химик из меня никакой.

– Лоренцо, – спрашиваю я, понизив голос до еле слышного шепота, и достаю из холодильника ту единственную пробирку с сывороткой, а из шкафчика рядом две упаковки стерильных шприцев и старательно делаю вид, что внимательно их изучаю, – а те записи, которые ты дал мне, существуют в единственном варианте?

Он резко бьет ладонью по лабораторному столу, вскакивает и рысью выбегает в помещение с мышами и кроликами, а потом почти сразу я слышу, как с шипением открывается и закрывается дверь, ведущая из лаборатории в коридор.

Лин, хоть ее здесь и нет, руководит всеми моими приготовлениями. Ее записи идеально аккуратны и подробны – это, по сути дела, четкий план каждой операции. Если бы она была рядом, мне не пришлось бы делать и саму инъекцию, благодаря которой в кровь миссис Рей будет введен определенный набор протеинов и стволовых клеток. Все это сделала бы Лин через стратегически найденное мной отверстие в черепе пациента – но для самой операции я себя достаточно умелой по-прежнему не чувствую.

Словно предвидя свое внезапное исчезновение, Лин сумела теоретически объединить две отдельные процедуры. Я откладываю в сторону план введения сыворотки непосредственно в головной мозг и, морщась, рассматриваю фотографии черепов, разнообразных иммобилизирующих конструкций и крайне неприятных на вид инструментов и думаю о том, каким же крепким орешком надо быть, чтобы все это испробовать на себе. И я вспоминаю ту женщину, которая где-то еще в 1970-е сама себе просверлила голову электросверлом. Она говорила, что это открыло ее разум.