– Итак, – говорит Лоренцо, нежно поглаживая большим пальцем старый рубец от ожога на моем левом запястье, – я теперь должен поскорей отсюда убираться. Как можно скорей, это ты, надеюсь, понимаешь. Пока еще есть время.

– Да, я все понимаю.

Он на минутку выпускает мою руку, вылезает и открывает дверцу своей машины со стороны пассажирского сиденья. Затем достает из бардачка тонкий конверт и вручает его мне.

– Это тебе.

На ощупь там, похоже, паспорт и еще что-то, плоское и тяжелое. Смартфон – ничего лучше мне в голову не приходит.

– Погоди секундочку, – прошу я.

И, прикрыв свою дверцу, поспешно задираю юбку, вытаскиваю проклятый клубок из латекса и засовываю его в одну из Сониных цветных чашечек-непроливаек, очень удобных для того, чтобы поить ребенка в дороге. Соня, конечно, давно уже эти чашечки переросла, но все равно иной раз ими пользуется: все-таки это гораздо лучше, чем нечаянно пролитый сок, разбрызганный по всему ветровому стеклу «Хонды». Крышечка со щелчком закрывается, я убираю чашку на место и снова могу дышать спокойно.

– Джин! – Морган бежит к нам, широко раскинув руки, запыхавшийся, перепуганный. Следом за ним спешит солдат, делая широкие размеренные шаги и вообще двигаясь весьма расслабленно – если не считать того, что пальцы его левой руки, слегка согнутой в локте, лежат на рукояти табельного пистолета. Просто не парень, а символ воинской дисциплины. Моргану здорово повезло, что он не угодил в армию во время особого набора. Он же попросту помер бы в первой же «лисьей норе». Если, конечно, до него еще раньше не добрались бы ребята из его же собственного взвода.

Конверт Лоренцо я тут же отправляю под сиденье, действуя настолько машинально, словно это не моя рука, да и подчиняется она приказам не моего, а чьего-то чужого мозга. Мне некогда думать об этом – мне надо поскорее убрать с глаз опасную улику, а то Морган уже почти возле моей машины и вот-вот поймает меня с паспортом покойной жены Лоренцо в руках. Я не знаю, каково наказание за использование поддельных документов, но мне почему-то совсем не хочется это выяснять.

А вот пробирке с сывороткой, к сожалению, придется еще какое-то время полежать там, где она сейчас находится.

– Нам нужно, чтобы вы немедленно вернулись назад, – сообщает нам Морган.

– Зачем? – удивленно спрашиваю я и включаю двигатель «хонды», старательно продолжая изображать полное непонимание. – Если я что-то забыла, то могу забрать это и завтра. Между прочим, я все выходные детей не видела. – И тут до меня доходит, зачем я им снова понадобилась. Все очень просто: проект завершен, а значит, кончилась и моя временная свобода от немоты.

Морган тянется ко мне своей пухленькой розовой ручонкой, просунув ее в окно, но Лоренцо тут же встает между нами и требует:

– Отпустите ее.

А вот солдат даже не пошевелился, но табельное оружие держит наготове. Я ни черта не понимаю в оружии, но даже мне ясно, чем все это может закончиться, если я немедленно не возьму инициативу в свои руки. Да, надо действовать, и как можно быстрее.

– Энцо, тебе же ехать нужно, – «напоминаю» я ему, но по его глазам вижу, что отступать он совершенно не намерен и никуда от моей машины не отойдет даже под дулом пистолета. Он ведет себя точно так, как я всегда и предполагала.

– Никто из вас никуда не поедет! – моментально встревает Морган.

Часы на приборной доске – я, не мигая, на них уставилась – кажется, мигают целую вечность, прежде чем показать не 1.35, а 1.37.

– Ладно, – говорю я, снимаю руки с руля и выключаю двигатель. – Уже иду. Довольны? Я могу теперь вылезти?

Морган, который, разумеется, поспешил убраться с возможной линии огня, делает знак солдату, и тот слегка опускает дуло пистолета. Но в кобуру его не убирает и стоит на прежнем месте, когда я открываю дверцу машины и вылезаю из нее.

А Морган, как всегда возглавляя наш маленький отряд, с победоносным видом ведет меня и Лоренцо через парковку. Вооруженный солдат замыкает процессию. И меня весьма мало утешает, что Лоренцо, идущий в двух шагах, в любую секунду готов заслонить меня собственным телом, если дело дойдет до стрельбы. Я все время чувствую, сколь уязвим этот «щит» и сколь уязвимо мое собственное усталое тело. Нас, всего лишь махнув охране рукой, пропускают через контрольный пункт и точно овец гонят к лифту. На сей раз Морган не нажимает на кнопку нашего этажа, а, предварительно вставив в щель свою электронную карту, нажимает на кнопку с надписью «подвал».

Я успеваю перехватить взгляд Лоренцо и понимаю, что мои глаза сейчас полны незаданных вопросов, ужаса и предвкушения полного поражения. Но дверца лифта уже отползает вбок, и мы выходим. Лоренцо мягко подталкивает меня в спину, стараясь успокоить. Морган снова ведет нас куда-то, а тот солдат, по-прежнему безмолвный и спокойный, идет позади; его присутствие у себя за спиной я ощущаю как-то особенно болезненно.

Если наша огромная пустая лаборатория и кабинеты напоминали мне одинокие гробницы, то здесь, в этом подвальном помещении, работа буквально кипит. Общий зал разделен на крошечные отсеки, в каждом из которых по два человека; отсеки расположены очень тесно, стенка к стенке, да и эти полупрозрачные стенки высотой по плечо практически не создают ощущения личного пространства, зато позволяют постоянно наблюдать за сотрудниками. Эту функцию выполняют одетые в военную форму охранники, непрерывно патрулирующие коридоры и рабочие помещения. Я насчитала уже двенадцать охранников, и ни у одного из них нет в лице ни малейших признаков добродушия или веселости, как и у того солдата, что по-прежнему торчит у меня за спиной, причем настолько близко, что я постоянно чувствую его запах – тошнотворно сладкого лосьона после бритья, табака и подгоревшего кофе. Ни один из обитателей рабочих отсеков даже головы не поднимает, когда мы проходим мимо; все сидят, погрузившись в таблицы и написанные от руки формулы, а некоторые просто тупо смотрят на экран компьютера невидящими глазами.

Здесь, должно быть, не менее полусотни человек, в этом лишенном окон и воздуха помещении. Некоторые из них – впрочем, большинство – молоды, только что из колледжа.

Я останавливаюсь, заглядываю в один из отсеков, и мне кажется, что я узнаю почерк Лин. Морган тут же щелкает пальцами у меня перед носом.

– Смотрите себе под ноги, Джин.

Лосьон после бритья, табак и кофе – я снова чувствую эту смесь вместе с жарким дыханием солдата, который теперь подходит совсем близко. Рука Лоренцо слегка касается моей руки и чуть-чуть задерживается, словно напоминая, что я здесь не одна.

Мы минуем очередной ряд рабочих отсеков и достигаем самой дальней стены этого помещения-улья. Морган вставляет свою карту-ключ в какую-то очередную щель, двойная дверь открывается, и мы входим в некое помещение, которое не слишком отличается от той комнаты этажом выше, где у нас находились подопытные мыши и кролики. Только здесь вместо пищащих мышей и подозрительно принюхивающихся флоридских кроликов размещены клетки с приматами. Точнее, с человекообразными обезьянами. Три ряда проволочных дверей вдоль обеих стен справа и слева от меня, на каждой табличка с идентификационным номером и четырьмя рядами дат: возраст, разновидность, дата проведения эксперимента, техник-смотритель. Уханье и ворчание шимпанзе, когда мы входим, становятся оглушительными.