Ты пишешь, что судьба несправедлива к тебе. Я скажу лишь пару слов о том, как она поступила со мной. Семья Делярю (тот самый разорившийся банкир, у которого Моро хранил часть своих сбережений. — А. З.), судебные издержки и другие расходы лишили меня половины состояния, и что еще хуже, меня отправили в самую дорогую страну мира. Здесь пиастр ценится не больше, чем самая мелкая монета экю в Париже. Ни одно состояние не осилит таких расходов, если вести здесь ту же жизнь, что в Париже…

P.S. Похоже, дела с русскими идут не так быстро, как с пруссаками».

Постскриптум, очевидно, представляет собой намек на сражения при Йене и Эйлау. Действительно, с самого начала войны против четвертой коалиции Наполеон довольно легко разбил пруссаков при Йене 14 октября 1806 года, но в Эйлау 7—8 февраля 1807 года он с большим трудом разгромил русских. Впервые победа заколебалась, прежде чем принять сторону корсиканца. Моро же не стал скрывать тихой радости; он понял, что, не желая вернуться во Францию по милости Бонапарта, ему остается лишь надеяться на поражение узурпатора. Вместе с тем он говорил себе, что это поражение будет и поражением Франции, и упрекал себя за такие мысли.

Его душа пребывала в этом состоянии, когда вдруг только что прибывший в Нью-Йорк граф Федор Пален нанес ему визит вежливости. Моро его сразу узнал.

— Каким ветром вас занесло сюда?

— Любовь к путешествиям, генерал.

Этот псевдотурист играл как никогда лучше роль соблазнителя Моро. У них состоялись многочисленные беседы, результатом которых явилось письмо опального генерала царю от 23 июня 1807 года. Вот выдержки из него:

«Я не стал бы раздумывать над любезными предложениями Вашего Императорского Величества и сразу бы их с благодарностью принял, если бы они были мне сделаны до начала войны против французского правительства, в которую ваша держава вынуждена была вступить.

Мне представляется неподобающим достоинству вашей короны, ни моей совести поступить на службу в вашу армию, когда война уже началась. Каждый человек, который вынужденно покинул свою страну, вправе искать себе новую родину, которую ему предлагают.

Для государства, единственного оплота всех угнетенных, было бы неверно видеть во мне лишь желание отомстить моим соотечественникам, а Вашему Величеству подчиниться необходимости, менее почетной для него самого и его армии…

Какими бы ни были последствия нынешнего кризиса в Европе, но с того момента, когда моя страна окажется под гнетом тирании, служить которой и подчиняться я не желаю, заверяю Ваше Императорское Величество, что если мои услуги все еще будут вам необходимы, вы сможете полностью рассчитывать на меня. Но вы, конечно же, поймете мотивы, заставляющие меня предлагать свои услуги лишь только тогда, когда моя порядочность и достоинство вашей короны не смогут стать предметом осуждения».

Это письмо, оригинал которого Моро оставил себе, а барон Будберг получил копию, переписанную рукой Палена, представляет собой документ, написанный стилем человека, поставленного в затруднительное положение. Тем не менее вывод совершенно очевиден: Моро отказывался принять командование над русской армией, а также переехать жить в Россию.

Однако не стоит думать, что граф Пален преодолел несколько тысяч миль и потратил 2000 червонцев лишь для того, чтобы напрасно потерять время и силы. Ему не удалось сломить патриотические угрызения совести генерала, но он преуспел в другом — он смог убедить Моро в том, что Бонапарт стал настоящим тираном для Франции. Скоро мы увидим, что это убеждение будет крепнуть в мыслях Моро изо дня в день, из года в год и наступит момент, когда опальный генерал придет к решению, что его родина должна быть освобождена от угнетения путем победы освободителя, пусть даже им окажется иностранный монарх.

Отказ русскому царю мы расцениваем как благородный поступок Моро.

Но вот жена генерала не так безмятежно переживала разлуку с Европой. Она постоянно думала о своей любимой матушке и очень горевала, что находится так далеко от нее и что ссылке этой не видно конца.

Чтобы отвлечь немного свою супругу от ностальгических мыслей, Моро решил в июле 1807 года отвезти ее на воды в Бостон. Он оставил Эжени там на несколько недель, где она познакомилась с супружеской четой из семьи французских роялистов по фамилии де Невиль, которые также находились в США в эмиграции. Это знакомство было для нее настоящим утешением, а мадам и барон Хид де Невиль оказали ей моральную поддержку.

«В ее честь был устроен бал, — пишет в одном из своих писем госпожа де Невиль, — Эжени была там настоящей королевой. Мне доставляло огромное удовольствие видеть, как она грациозно танцует, каждое ее движение доставляло радость всем гостям. Одного ее присутствия было достаточно, чтобы весь этот небольшой курортный городок преобразился у вас на глазах».

К сожалению, эта вспышка радости оказалась короткой, а затем последовала череда несчастий.

В конце 1807 года Моро получает известие о смерти своей младшей сестры Маргариты, затем в начале 1808 года из Франции пришло письмо, извещавшее о смерти госпожи Уло.

Эжени помрачнела и окунулась в глубокую скорбь. «Наша разлука убила ее», — говорила она. Эжени стала сильнее чем когда-либо проклинать эту ненавистную ссылку и Бонапарта.

Моро искренне сожалел о смерти тещи. Он трогательно вспоминал о ее великодушии и внимании, которое она ему оказывала. Он не принимал в расчет тот вред, который она нанесла, сама того не желая, слишком восхваляя его гордость и разжигая сверх меры ненависть против Бонапарта, вместо того чтобы ее погасить.

Несколько месяцев спустя смерть постучалась в дверь семьи самого Моро.

Она забрала их сына — маленького Евгения. Этого удара молодая женщина не смогла перенести. Полагали, что она вскоре умрет, но, благодаря заботам мужа и ласкам маленькой Изабель, а также теплой дружбе и участию госпожи де Невиль, она мало-помалу стала возвращаться к жизни. Однако Эжени больше не сомневалась в том, что климат Нью-Йорка и Моррисвиля не подходит ее дочери и что именно из-за него умер ее сын. Жан-Виктор тяжело переживал эту утрату. Его страдания еще больше усиливались от сознания того, что во всем виновата злая судьба.

Однако через некоторое время он узнал о заключении мира между Наполеоном и Россией, подписанном после сражения при Фридланде, и поздравлял себя за то, что отклонил предложения царя.

Впрочем, вскоре боль от расставания с Францией была скрашена прибытием в США, в надежде сколотить здесь состояние, его бывшего адъютанта полковника Рапателя, брата другого бывшего адъютанта — капитана Рапателя.

С ним Моро мог говорить обо всем на свете, клеймя при этом «мерзавца Бонапарта» — виновника всех их несчастий.

Будучи сердечно-фамильярным с преданным Френьером и с очень преданным Рапателем, Моро довольно долго не находил общего языка с бароном де Невилем, несмотря на крепкую дружбу, которая связывала их жен.

«Между генералом и мною, — пишет де Невиль в своих мемуарах, — существовала огромная пропасть. Он был ярый республиканец, а я — убежденный роялист. Он был со мной холоден, мало откровенен, и наша дружба все как-то не налаживалась».