Чтобы прервать монотонное течение жизни и лучше узнать Соединенные Штаты, Моро стал путешествовать. Иногда в сопровождении Френьера. Но в основном один со своим слугой-негром. Генерала видели в Трентоне и Филадельфии, где публика приветствовала его; в Новом Орлеане, где консул Франции господин Форг, давний знакомый Моро, пришел поприветствовать его в гостиницу, что вызвало гнев и возмущение Тюрро.

Затем Моро посетил часть Луизианы, притоки Миссисипи, расположенные рядом с Великими озерами, и знаменитый Ниагарский водопад.

* * *

Это были настоящие и рискованные экспедиции: практически по бездорожью, трясясь в двуколке то по ухабам, то в глубокой грязи, в зависимости от погоды и времени года. Но в конце тяжелой дороги всегда случались привалы, а вместе с ними пара метких выстрелов во время охоты на дичь Саванны, либо завораживающая рыбалка на тихой глади Великих озер.

Испытывал ли Моро тоже восхищение наедине с этими великолепными пейзажами, которое с таким трепетом описывал Шатобриан, его бретонский земляк, стараясь донести до европейских читателей эту красоту? Ничто не указывает на это в его письмах, по крайней мере, в тех, которые нам удалось разыскать. Тем не менее мы верим, что он, как истинный Водолей, испытывал романтическое чувство наслаждения окружающей средой, и природа восхищала его.

От писем Моро из Америки осталась лишь малая часть, так как в то время корреспонденция перехватывалась английскими патрульными судами или же, как он объясняет брату Жозефу в одном из писем, просто «выбрасывалась за борт командой, видя, что предстоит досмотр».

Вот почему нам доставляет особую гордость представить вниманию читателя несколько сохранившихся до наших дней писем генерала Моро из Америки, попавших в Россию благодаря стараниям русских меценатов и коллекционеров — графа Григория Владимировича Орлова (1777—1826) — сына президента Российской Академии наук и племянника знаменитых екатерининских фаворитов Григория и Алексея Орловых; и русским купцом-меценатом Петром Ивановичем Щукиным (1853—1912), который передал все свое бесценное собрание в дар Государственному историческому музею в Москве, где они хранятся и по сей день. Речь идет о письме Моро своему знакомому — некоему коммерсанту Дэвиду Пэришу, отправленному из Нью-Йорка 5 мая 1813 года (ОПИ ГИМ. Ф. 166 (Г.В. Орлов). Оп. 1. Ед. хр. 13. № 18. Л. 24—24 об.), и о письме тому же адресату, но отправленному из Моррисвиля 29 мая 1813 года (ОПИ ГИМ. Ф. 137 (Военно-исторический музей). Ед. хр. 1208. Л. 10—11 об.). О них мы расскажем чуть ниже, чтобы не выходить за рамки хронологии повествования.

* * *

Шли годы: 1809… 1810… 1811… а ссылка все продолжалась. С газетой в руках Моро следил по карте за бесконечными наполеоновскими завоеваниями. Вторжение в Испанию, оккупация части Австрии после Ваграма, расчленение Прусского королевства, присоединение Голландии к Французской империи — все напоминало ему, что одиозный корсиканец по-прежнему остается баловнем судьбы.

Бывшие республиканские генералы, за исключением Лекурба, Лаори и нескольких других, прославились в Наполеоновских войнах. Они больше не вспоминали о своем боевом товарище Моро, которого в прошлом так часто настраивали против Бонапарта ради торжества свободы. Эти генералы получили от императора почетные дворянские титулы, новые звания, награды, поместья, денежные вознаграждения и т.п. Они не протестовали против развода Наполеона с Жозефиной и оказывали почести Марии-Луизе, эрцгерцогине австрийской, которая заменила ее во дворце. На полях сражений они были героями, а в Тюильри — придворными льстецами. Да и армия, по меткому выражению Стендаля, «…дикая, республиканская, полная первобытного героизма при Маренго… становилась эгоистической и подло монархической. И по мере того как мундиры покрывались нашивками, мишурой и крестами, сердца под этими мундирами теряли свое элементарное благородство…»

Даже царь Александр I, такой гордый, величественный, настоящий аристократ, и тот попался на удочку корсиканского выскочки и в ходе знаменитой встречи в Эрфурте перед королями объявил себя другом Наполеона. Альберт Вандаль пишет по этому поводу: «4 октября 1808 года в театре давали “Эдип“ Вольтера. Когда дошли до стиха: Дружба великого человека — благодеяние богов, Александр встал, взял руку сидящего рядом с ним Наполеона и крепко пожал ее. Этот жест, подсказанный артистическим внушением, восторженно принятый присутствующими, отмеченный в Истории, был понят не только как банальное проявление дружбы. В нем видели освящение соглашения, торжественное возобновление союза».

Именно в Эрфурте впервые зашла речь о предстоящем разводе с Жозефиной и возможном браке Наполеона с одной из великих княжон из дома Романовых — Екатериной Павловной или Анной Павловной. С трудом Александру удалось вывернуться из щекотливого положения, так как намерения императора французов были весьма серьезными. Возможный брак с корсиканцем посеял панику в Санкт-Петербурге. Екатерина Павловна срочно вышла замуж за больного герцога Ольденбургского, который через три года умер, а Анна Павловна еще не достигла того возраста, который позволил бы Наполеону в ближайшем будущем обзавестись наследником. Позднее говорили, что отказ Наполеону послужил одной из причин нашествия французов на Россию в 1812 году. Вероятно, в этом есть доля правды — мстительный корсиканец никогда не прощал личных обид.

Но вернемся к нашему герою. Да, Моро пока еще не был готов вернуться во Францию.

«Я останусь здесь до конца жизни, — писал он одному из своих братьев в 1811 году, — передавай привет всем родным и скажи им, что я больше не надеюсь увидеть их».

Конечно, его жизнь течет монотонно, и об этом он говорит почти в каждом письме, но она не лишена комфорта, удобств и спокойствия.

Сейчас, когда он может свободно говорить по-английски, он легко общается со своими друзьями в Моррисвиле и в Нью-Йорке. Ему нравится их общество. «Это хорошие люди», — говорит Моро, и чем больше он их узнает, тем больше их любит. И американцы в ответ платят ему своей симпатией. Его уважают, к нему относятся с почтением. Первые лица государства оказывают ему знаки внимания. Его уже не волнует, что преемник Тюрро на посту французского посла в Вашингтоне — генерал Серюрье — не замечает присутствия Моро в Соединенных Штатах из-за того, что президент США Мэдисон несколько раз приглашал Моро к себе на обед.

* * *

Иногда зимой в Нью-Йорке ему казалось, что он находится во Франции, так как в этом городе было много французских ссыльных, прибывших в основном из Сан-Доминго, куда они были высланы после событий 1800 года. Вместе с наиболее известными из них он входил в ассоциацию соотечественников, в шутку названную ими самими des betes (общество глупцов), так как их девизом было евангелическое высказывание: beatipau peres spiritu (счастливы блаженные духом). Он также входил во французскую масонскую ложу Нью-Йорка. Позднее даже стал ее президентом. И, наконец, Моро все-таки подружился со своим соседом по Уоррен-стрит — бароном Хидом де Невилем. Они часто встречались и открыто говорили на любые темы.

* * *