в хлам, — она как обычно переворачивает ситуацию так, чтобы выставить виноватым меня.

— Это было один раз.

— Не один, — раздраженно фыркает Эля.

— Ты ушла в платье, — внезапно замечаю я, и внутри тревожно щелкает. Она быстро отводит взгляд, но тут же возвращает обратно.

— Я попала под ливень, переоделась в зале. У меня в шкафчике есть сменный комплект одежды. Не идти же мне в мокром, — Эля говорит слишком много слов, и именно это ее выдает. Во рту расползается неприятная горечь, нервы натягиваются до предела.

— Ты мне врешь, — меня мутит от понимания собственной правоты. Хотелось бы ошибиться, но я слишком хорошо знаю свою жену… или не знаю совсем, если все то, о чем я сейчас думаю, правда.

— А ты, Андрей? — она снова переходит к излюбленной тактике. — Ты никогда не врешь? Образец честности и преданности?

— А ты сомневаешься? — переадресовываю вопрос, пристально всматриваясь в непроницаемое лицо жены. — Или снова хочешь припомнить случай с Астафьевой? Я и тогда тебе не врал. Переписка была — да, остальное ты придумала.

— А Настя?

— Какая еще Настя? — хмурюсь, не понимая, о ком, вообще, речь.

— Наша няня. Забыл? Голые фотки, непристойные предложения, — негодующим тоном перечисляет жена, освежив мою память. Какого хрена женщины хранят в своей голове всю эту муть? Бред какой-то.

— Мы же закрыли эту тему, Эля. Я не ответил ни на одно сообщение и не раз просил ее прекратить, — раздражаюсь я, не понимая, почему должен оправдываться, когда это она пришла в два часа ночи в другой одежде и явно после душа. Что, бл*ь, по ее мнению, я должен думать? Что подумал бы любой другой муж в таком случае?

— Ты мог сказать мне. Так же как мог сказать, что Астафьева работает теперь в компании уральского подрядчика, куда ты так часто ездишь в командировки, — выдает она поистине «гениальный» аргумент.

— А может, ты мне расскажешь, кто тебя так накрутил, малышка? Кто вбил в твою вроде бы не глупую голову всю эту чушь? — уперев локти в колени, наклоняюсь вперед, пристально глядя в серо-зеленые глаза, так часто меняющие цвет. Я знаю все оттенки и что они означают. Сейчас я вижу ложь, стыд и сожаление.

— Ты думаешь, я безмозглая идиотка, которая сама не в состоянии сложить два плюс два? — взрывается Эля, вскакивая на ноги. Она дрожит то ли от злости, то ли от сдающих нервов, а может, от того и другого вместе. Ее реакция выдает Элину с потрохами, режет меня без ножа, оставляя в груди тупую боль.

— Я женился на самой красивой, умной, целеустремлённой девушке, потому что очень сильно ее любил, и с каждым вместе прожитым годом мои чувства только крепли, потом к ним прибавилась благодарность за прекрасного сына, что она мне подарила, за то, что всегда была рядом в трудную минуту и верила в меня, когда я сам не верил. Наверное, я должен был говорить ей об этом каждый день, но самонадеянно считал, что она и так знает, — с горечью заканчиваю свою длинную речь, ощущая невероятную тяжесть на сердце. — Ты же знаешь, Эля?

— Прекрати… это нечестно, — она беспомощно всхлипывает, закрывая ладонями лицо, чтобы спрятать от меня свои слезы. Я медленно поднимаюсь из кресла и, взяв ее за плечи, прижимаю к груди. Она сдавленно рыдает, пока я успокаивающе глажу вздрагивающую спину.

— Это Коваль. Да? — хрипло спрашиваю я. Эля напрягается в моих руках, но не пытается отстраниться, продолжая тихо плакать. Футболка на груди успела промокнуть от ее слез. — Коваль тебе внушил идиотские подозрения о моих изменах? Понимаешь, зачем он это делает? — Эля по ошибке кивает в ответ. — Я плохо помню, что именно рассказывал тебе вчера, но на всякий случай повторю. Совет директоров потерял контроль над «А-Трестом». Это гребанный пи*дец, в котором есть львиная доля моей вины, но речь сейчас о другом. За рейдерским захватом стоит крупная австрийская корпорация, принадлежащая Дугу Кеннету. Дмитрий Коваль — его зять и работает на него. Раскол внутри управленческой элиты компании-жертвы — излюбленная методика рейдеров. Так он и действовал не только с другими членами директоров, но и с тобой. Сегодня после собрания акционеров, когда ему пришлось выложить все карты, Коваль заявился ко мне в кабинет и предложил сделку.

— Что он предложил? — подняв голову, Эля испуганно взглянула на меня сквозь пелену слез.

— Сохранить за мной и моим отцом место в совете директоров взамен на тебя, — отвечаю я, смахивая подушечками больших пальцев соленые ручейки. В распахнутых глазах застывает немой вопрос. — Я послал его на хрен, малышка. Будет непросто, но мы прорвемся. Я уже нанял группу лучших юристов, они готовят иски в суд. Будем бороться, а если проиграем, то начнем все заново. Наши отцы когда-то тоже начали строить свой бизнес с нуля, и у нас все получится. Я горы для вас с Даней сверну, вы никогда ни в чем не будете нуждаться. Ты веришь мне?

— Я верю, Андрей. Конечно же верю, — сипло шепчет Эля, снова прижимаясь щекой к моей груди и горько всхлипывая.

— Все наладится, Эля. Мы это переживем, — взяв заплаканное лицо в ладони, обещаю я. — Не надо плакать. Никто не умер. У нас вся жизнь впереди, — нежно ладонями глажу мокрые щеки, склоняясь к припухшим губам.

— Хочу заглянуть к Дане, — повернув голову в сторону детской, Эля мягко отстраняется, и мой взгляд цепляется за небольшое ядовито-фиолетовое пятно на ее шее. Внутри все леденеет от обрушившегося на меня запоздалого прозрения. Не контролируя собственное тело, до боли сжимаю плечи жены и рывком приближаю к себе.

— Андрей? Все в порядке? — она поднимает на меня вопросительный взгляд. Такая хрупкая, уязвимая и в тоже время сильная, упрямая, сложная… Слишком сложная, чтобы позволить себе глупость расслабиться. — Андрей, мне больно, — в ее голосе слышится страх.

«Мне тоже, твою мать», хочу заорать, но какого-то хрена молчу, продолжая неотрывно смотреть в лживые глаза. За грудной клеткой пульсирующими точками бьется боль, разгоняя по венам бешеную ревность. Что-то неконтролируемое и страшное поднимается из глубин моего подсознания, черная всепоглощающая ярость хлещет по оголенным нервам. Я впервые в жизни готов убить, причинить боль, сломать, разорвать на части. Но не её, а себя. За то, что был таким слепым идиотом, за то, что позволил ей…

— Все хорошо, малышка, — расслабив пальцы, я целую покрытый нервной испариной лоб жены и, стиснув зубы, отпускаю. — Иди к сыну, а я немного прогуляюсь.

— В два часа ночи? — встревоженно спрашивает Эля, схватив меня за руку.

— Нужно проветриться и