Синюю коробку из-под обуви с фотографиями.

Я перебирал их, ища те, на которые не обратил внимания в тот день, когда обнаружил коробку. Фотография за фотографией все более призрачного лица Кертиса Карвера. Я задумался, чувствовал ли он себя таким же беспомощным, как я, когда делал селфи. Был ли он обеспокоен и сломлен той же виной, что и я.

Изображения Кертиса были так похожи, что мне пришлось посмотреть на даты, нацарапанные под ними, чтобы определить, какие из них я еще не видел. 12 июля. Эту я не смотрел. Как и фотографии с 13 и 14 июля.

Последний снимок лежал на дне коробки лицом вниз. Перевернув его, я увидел, что, как и на всех остальных, дата съемки была написана внизу фотографии.

15 июля.

Ровно год назад Кертис Карвер совершил самоубийство.

Мой взгляд переместился с даты на само изображение. Поначалу оно выглядело так же, как и остальные. Но второй взгляд выявил нечто отличное от других фотографий. Что-то глубоко-глубоко неправильное.

В комнате с Карвером стоял кто-то еще.

Темная фигура в дальнем углу кабинета.

Хоть Мэгги и называла ее мисс Медноглазой, я знал ее другое имя.

Индиго Гарсон.

Она выглядела точно, как на портрете. То же фиолетовое платье и эфемерное свечение. Единственным различием между портретом и призраком были глаза.

На них лежали монетки.

И все же было ясно, что она может видеть. На фотографии она смотрела на затылок Кертиса Карвера, будто могла читать его мысли.

Я все еще изучал снимок, когда почувствовал в комнате чье-то присутствие, невидимое, но явно ощутимое.

— Кертис, это ты?

Я не получил ответа.

И все же ощущение присутствия усиливалось, наполняя комнату таким сильным жаром, что я почти задыхался. Внутри этого угрожающего тепла было что-то более тревожное.

Злоба.

Она горела в комнате, как огонь.

Я схватил камеру со стола и сделал такое же селфи, как и Кертис.

Засов щелкнул.

Камера загудела.

Вылезла фотография, ее идеальная белизна медленно расступалась перед изображением.

Я.

Руки расставлены. Смотрю в камеру. Сзади весь кабинет.

А еще сзади Индиго Гарсон, в самом краю рамки. Я увидел тонкую руку, изгиб плеча, кудрявую прядь светлых волос.

Она была там.

И она ждала.

Не меня.

Мэгги.

— Жди дальше, сучка, — сказал я вслух.

Я поднял камеру и сделал очередное фото.

Щелк.

Гудение.

Снимок.

На этом фото Индиго перешла в другую сторону кабинета. Она прижалась к стене, слегка сгорбившись, ее закрытые монетами глаза смотрели на меня сквозь завесу волос. Ее губы скривились в такой зловещей ухмылке, что у меня кровь застыла в жилах.

Единственное, что удерживало меня от побега из дома — осознание того, что она не хотела причинить мне боль. Пока нет, хотя этот момент наверняка наступит. Но пока ей нужно было, чтобы я сначала добрался до Мэгги.

Убедившись, что в ближайшее время мне ничего не угрожает, я подошел к шкафу, схватил все пачки с пленкой, лежавшие внутри, и отнес их обратно к столу.

Я оставался там, пока бледный утренний свет не сменился золотым послеполуденным солнцем. Время от времени я делал очередной снимок, просто чтобы проследить, где сейчас стоит Индиго. Иногда она стояла у дальнего угла, лицом к стене. Иногда она была просто фиолетовой полоской на краю рамы. На нескольких фотографиях ее вообще не было видно.

Но я знал, что она все еще там.

Я чувствовал злобный жар ее присутствия.

И я продолжал его чувствовать до тех пор, пока свет за окном кабинета не сменился голубизной сумерек. И тогда Индиго внезапно исчезла — температура в комнате поменялась.

Я схватил камеру и сделал фотографию.

Щелк.

Гудение.

Снимок.

Я вырвал картинку из камеры и держал перед собой, наблюдая за проявкой.

Он был таким же, как и остальные — я и женщина на заднем плане.

Только на этот раз это была не Индиго.

Это была Джесс. Внутри кабинета. Каждый мускул ее тела напряжен. Смятение молнией промелькнуло на ее лице.

Я медленно повернулся, надеясь, что это всего лишь игра воображения, вызванная голодом, жаждой и потребностью во сне. Но тут Джесс заговорила: «Юэн? Что ты здесь делаешь?» — и мое сердце упало в пятки.

Это значит, что она реальна, а терпение Индиго было вознаграждено.

Мэгги вернулась домой.

Дэйн шагает в кабинет. Я шагаю назад, прижимаясь к краю стола.

— Это не то, что ты думаешь, — говорит он.

Я поднимаю снимок.

— Ты знал ее.

— Да, — отвечает Дэйн. — Тем летом я жил с бабушкой и дедушкой. Родители думали, что мне это пойдет на пользу. Мне было семнадцать, у меня был бардак в голове, и мне было нужно на какое-то время от них смыться. Поэтому я приехал сюда.

— И познакомился с Петрой. Поэтому она сбегала по ночам.

Дэйн кивает.

— Мы встречались в лесу за вашим домом и развлекались. Ничего серьезного. Просто летняя интрижка.

Он продвинулся дальше в кабинет, пока говорил, надеясь, что я не замечу. Я заметила.

— Если это было несерьезно, то почему ты ее убил?

— Я не убивал, — говорит Дэйн. — Ты должна мне поверить, Мэгги.

Ну уж нет. Особенно когда я вспоминаю, как мы нашли Петру. Дэйн толкал пятнистый потолок, проверяя его. Давил и давил, пока он не поддался, что — как я теперь подозреваю — было именно тем, чего он хотел. Думаю, он знал, что в какой-то момент во время ремонта останки Петры обнаружатся, и решил, что будет лучше, если он сам их найдет. Таким образом, все подозрения будут направлены на моего папу.

Дэйн снова крадется вперед, пока нас не разделяют всего несколько футов.

— Еще один шаг, и я звоню в полицию, — предупреждаю его я.

— Не делай этого, Мэгги, — говорит он. — Они сразу же упекут меня за решетку. Мне никто не поверит. Они будут видеть лишь зэка, который почти что кого-то убил. У меня не будет и шанса.

— Может, ты его и не заслуживаешь.

Дэйн подлетает ближе. Я пытаюсь вытащить телефон из кармана, но он выбивает его у меня из рук. Телефон ударяется о стену и падает на пол в нескольких метрах от нее.