— Тогда ты знаешь и то, что мне нужна твоя помощь.

Зазвонил пятый колокольчик в первом ряду — начало ответа из трех звонков, который я уже выучил.

— Так помоги мне, Кертис, — сказал я. — Помоги остановить Уильяма Гарсона.

Зазвонил колокольчик.

Потом еще один.

И еще.

Я ждал продолжения, ерзая на стуле. После того как десять секунд прошли в тишине, я спросил:

— Почему нет?

Те же три колокольчика.

НЕТ

— Это не он?

В ответ все та же схема.

— Тогда кто?

Прозвенело шесть колокольчиков, как и в самый первый раз, но теперь порядок был другой.

— Куда? — спросил я, раздражаясь. — Куда я должен смотреть?

Последовала пауза, во время которой я смотрел на колокольчики и ждал ответа. Когда он прозвенел — на стене прозвенело пять колокольчиков, два их них дважды — я едва ли успел. Только после того, как они затихли, я смог сопоставить колокольчики с их буквами.

Они выдали слово ПОРТРЕТ.

— Портрет Уильяма Гарсона? — спросил я.

Прозвенел уже знакомый ответ.

Я уже хотел ответить, но тут колокольчики снова ожили. Один колокольчик коротко прозвенел дважды, а потом пять выписали слово из семи букв, которое я уже видел. Опять же, мне понадобилось некоторое время, чтобы все понять.

Когда до меня дошло, я так громко и резко вдохнул, что звук эхом отлетел от стен кухни.

Я бросился наверх и пробежал через большую комнату. Добравшись до главной лестницы, я поднял глаза и увидел, что люстра горит, хотя в последний раз, когда я проходил мимо, было темно.

Признак того, что пришли духи. Я чувствовал себя глупо от того, что не понял этого раньше.

Я продолжал идти. Мимо лестницы. В Комнату Индиго. Я не останавливался, пока не оказался у камина, глядя на портрет, о котором говорил Кертис.

Индиго Гарсон.

Я уставился на картину, гадая, что же должен был увидеть. Казалось, там не было ничего лишнего. Просто портрет молодой женщины, написанный мужчиной, который был в нее влюблен.

Я не видел в этом ничего странного.

Но потом я посмотрел на белого кролика, которого Индиго держала в руках. Я уже замечал, что у животного на левом глазу не хватает краски. Учитывая, что это было единственным недостатком портрета, его трудно было не заметить. Но это также отвлекало внимание от того факта, что кролик был изображен несколько иначе, чем все остальное. Он был не так детализирован, как остальная часть картины, как будто это была работа совершенно другого художника.

Я подошел ближе, изучая кроличью шерсть, на которой не было отдельных мазков блестящих волос Индиго. Еще эта краска была гуще. Но не так, чтобы это бросалось в глаза. Она просто была дальше от стены, чем весь портрет. Когда я уставился в отсутствующий глаз кролика, я увидел в его глазнице еще один слой краски.

Кто-то нарисовал кролика поверх картины.

Ногтем большого пальца я поскреб краску вокруг глаза кролика. Она осыпалась крошечными пятнышками, покрывавшими каминную полку. Каждый отколотый кусочек открывал чуть больше первоначального портрета. Серое, красное и коричневое.

Я продолжал скрести, пока кусочек краски не застрял под ногтем большого пальца — резкий укол боли, пронзивший всю мою руку. После этого я выудил из кухонного ящика шпатель и продолжил скрести.

Медленно.

Методично.

Осторожно, чтобы не поцарапать краску внизу, которая казалась похожей на только что снятый полароид. Цвет, появляющийся из белого пространства, пока не будет сформирована полная картина.

И только когда я полностью соскреб кролика, мое тело начало уставать. Все началось с головокружения, которое настигло меня с пугающей скоростью. Я отшатнулся назад, когда комната закружилась.

Все вокруг посерело, и я понял, что падаю. Я рухнул на пол и остался лежать, растянувшись на спине, серый цвет в моих глазах темнел, превращаясь в черноту.

Перед тем как отключиться, я успел хорошенько рассмотреть оригинал портрета, теперь выставленный на всеобщее обозрение.

Индиго Гарсон выглядела такой же ангельской, как и всегда. Та же алебастровая кожа, золотистые кудри и блаженное выражение лица.

Но в изящных перчатках она держала уже совсем не кролика.

Это была змея.

— Мне нужна твоя помощь.

Со стороны Дэйна только тишина — неуверенность, которая чувствуется даже через телефон. Я его не виню. Особенно после того, что я сказала. Я понимаю, если он больше не захочет меня знать.

После сегодняшнего он сможет исполнить это желание.

— С чем? — наконец говорит он.

— Передвинуть шкаф.

Я не говорю ему, что шкаф нужно не просто подвинуть, а разобрать полностью. И что дыру в стене спальни, которую он оставит после себя, надо запечатать. И что в задней части дома есть дверь, которую тоже нужно заколотить, чтобы никто не смог войти в Бейнберри Холл без ключа. Все это может подождать, пока он не придет сюда. Иначе он может повесить трубку.

— А до завтра это не может подождать? — спрашивает Дэйн.

— Нет. Мне нужна твоя помощь. Пожалуйста. Я не смогу это сделать одна.

— Ладно, — говорит Дэйн с тяжелым вздохом. — Буду через десять минут.

— Спасибо.

Дэйн не слышит эту реплику. Он уже повесил трубку.

Я засовываю телефон в карман и готовлюсь к предстоящей работе. План прост — перекрыть потайной ход в спальню, собрать вещи и уйти из Бейнберри Холл.

На этот раз я не вернусь.

Как только я вернусь в Бостон, я внесу дом в список и продам его как есть, за любое предложение, какое бы маленькое оно ни было. Я больше не хочу иметь ничего общего с этим местом. И я не хочу знать правду о том, что здесь произошло.

Я просто хочу уехать.

Здесь небезопасно. Особенно для меня.

В столовой я собираю пять снимков на столе и папин экземпляр Книги, все еще лежащий корешком вверх на полу. Все это отправится туда, где я это и нашла. Скоро это станет чьей-то еще проблемой.