из моих достоинств, но мне самому оно мало чем помогает.

– С годами я все чаще чувствую себя островом, – продолжила Анна. – Мы рождаемся одинокими и умираем тоже. А я почти всю жизнь пытаюсь подстраиваться подо что-то или под кого-то, как будто можно сбежать от реальности. Но мы ведь всегда одни.

– Не слишком-то утешительная мысль.

– Утешительная или нет – абсолютно не важно. Нельзя верить во что-то лишь потому, что тебе нравится думать, будто так и есть.

– А как же тогда сближаться с людьми? Как тогда объяснить, что мы порой чувствуем связь с другими?

Анна отпила кофе, словно раздумывая над ответом.

– Возможно, у всех нас есть общие корни. Пускай на поверхности воды остров и одинок, но под ее толщей, вдалеке от чужих глаз, он связан с ядром земли.

– Это начинает напоминать философскую дискуссию.

– Уже не выдерживаешь? – с улыбкой спросила она.

– Никогда бы не подумал, что ты станешь жить в таком доме, – заметил я, кивнув на тюдоровские стены, отбрасывавшие на нас тень.

– Я и сама от себя такого не ожидала, – подняв взгляд, призналась она. – Но тут дешевая аренда и есть все, что мне нужно. А какой дом мне бы больше подошел, по-твоему?

Я потер щетину на щеках, раздумывая над ее вопросом:

– Цыганская кибитка, наверное.

Анна расхохоталась:

– Но это же вовсе не дом!

– Нет. Справедливое замечание.

– Дом многое говорит о человеке. О том, кем он себя считает или кем хочет стать.

Я поднял взгляд на окно ее спальни:

– И что же эти крохотные окошки и комнатки говорят о тебе?

– Я обожаю большие окна и свет, но в них без конца заглядывали бы зеваки. А тут можно спрятаться. – Она засучила рукава. – Эдакий плацдарм на пути к будущему.

Я кивнул – на этот раз совершенно искренне.

Анна вытянула руку и почти коснулась меня.

– Мне бы хотелось кое-что сделать, но для этого придется попросить тебя закурить, так что соглашайся.

Я выловил мошку из чашки и допил кофе.

– Звучит опасно.

– Можно тебя нарисовать?

– …как одну из своих француженок?[17]

Анна громко рассмеялась, и уши у меня запылали. Неплохо пошутил, мелькнуло в голове.

– Боже мой, – сказала она и прикрыла рот ладонью. – «Титаник» – это просто бесподобная метафора наших отношений.

– А я-то думал, нам больше подходит БДСМ.

В ее глазах запылал огонек, будто она в чем-то меня уличила.

– Наконец-то он признался, что любит игры.

– Думаю, все уже поняли, кто в этих отношениях был бы сверху.

Она забрала у меня из рук чашку.

– Следи за языком. Решено: я тебя рисую, и отказы не принимаются.

Я вытянул руки, точно ожидал, что меня вот-вот закуют в наручники, и она легонько меня ударила.

– Может, мне одеться? – спросил я, окинув взглядом свою футболку и боксеры.

Анна покачала головой:

– Нужна только сигарета, остальное меня устраивает.

* * *

Я дождался, пока она поставит мольберт и найдет нужные краски. Она надела джинсы и халат темно-синего цвета, напомнивший мне те, которые мы надевали в лаборатории на занятиях по химии, когда смешивали порошки и устраивали взрывы. Волосы Анна собрала в пучок на затылке, будто специально для того, чтобы ни на что не отвлекаться. У меня под носом выступил пот.

– Я сейчас вернусь, – пообещал я, но она не расслышала – слишком была занята поиском нужного света.

Я вгляделся в свое отражение в зеркале, висящем в туалете, пытаясь представить, что же увидит Анна, когда начнет рисовать, когда все ее внимание замкнется на мне. Внутри разлилось неприятное, тягучее чувство – такие вот бабочки порхают внутри у актеров перед самой премьерой.

Надо было отказаться.

Я вышел из туалета и взглянул на незаправленную постель, на которой мы спали. В детстве меня завораживала мысль о том, что каждую ночь все люди в мире идут в особую комнату у себя в доме, надевают особую одежду и принимают горизонтальное положение. Этот самый нырок в неизвестность необходим, как дыхание. Без него существовать невозможно. А когда мы не спим, в пространстве между одеялом и простыней берут начало новые жизни, зарождается будущее. Постель – это портал в иное измерение. Мы понимаем это уже в детстве, когда представляем себе, будто родительская кровать – это лодка, плывущая к далеким берегам.

На белых подушках темнели складки, оставленные сонной тяжестью наших голов, и я вдруг подумал: доведется ли мне снова увидеть эту постель?

Я спустился вниз – Анна стояла на пороге, и яркий солнечный свет очерчивал ее силуэт. Лица видно не было, но я знал, что она улыбается.

– Готов? – спросила она. На мольберте уже стоял чистый холст.

– Куда мне встать? – спросил я. Одежда на ней напомнила мне о том, что на мне самом ее почти что и нет, и я сцепил руки перед собой.

Анна постучала ладонью по распахнутой двери.

– Вот сюда. Можно будет прислонить спину, чтобы она не сильно затекла. Ах да, и футболку сними. Ты же не против?

– А у меня есть выбор?

– Всегда.

Я стянул футболку и бросил ее на стул.

– Поставь меня куда нужно.

Она подвела меня к двери и мягко прижала к ее деревянной поверхности. Когда она окидывала меня внимательным взглядом, сосредоточенно сдвинув брови, между ними проступила знакомая галочка.

– Подай сигареты.

– Только пока не закуривай, – попросила она, кинув мне пачку. – Мне немножко осталось.

– А надолго это все? – спросил я. Утреннее солнце уже начинало печь голову.

– А ты куда-то торопишься? – спросила она, стряхнув что-то с моей руки. – Все лучшее делается не спеша.

Я прочистил горло и потер лоб.

– Скажи это солнцу, пока оно не сварило меня, как рака.

– Ладно-ладно, – сказала Анна и поспешила к мольберту. – Приступим.

Она нажала кнопку на колонке, и заиграла музыка. Классическая – струнный оркестр, страстное скрипичное соло.

Я встряхнул пачку сигарет и вытащил одну зубами, а потом прикурил, спрятав ее в ладонях. Поймав на себе взгляд Анны, я посмотрел на нее.

– Боже, красота какая. Мне нравится, – сказала она.

– Как я достаю сигарету?

– Как ты двигаешься, – уточнила она, затачивая карандаш. – Ты это делаешь каждый день и сам не замечаешь. А для меня это все в новинку.

Я затянулся.

– Надо бы бросить.

– Золотые слова.

– Но тогда ты перестанешь считать меня красавчиком, – уточнил я.

– Ой, вот только наглеть не надо, а!

– Пока не попробуешь сигарету, никогда не поймешь, в чем ее прелесть.

– Само собой, я пробовала, – отозвалась Анна, чиркнув спичкой, и подпалила кончик ароматической палочки. – В твоей постели, помнишь? Я еще