Также 3 апреля 2003 года, в своем первом выступлении в парламенте после вступления в должность президента, он еще больше развил эту мысль и сказал следующее: «Регионализм однозначно должен быть аннулирован. В существующей ситуации наша политика не сможет продвинуться вперед ни на шаг. Я надеюсь, что правящая и оппозиционная партия достигнут согласия в отношении внесения в Закон о выборах поправок, которые запретят, начиная со всеобщих выборов следующего года, определенным партиям занимать более 2/3 мест в парламенте в определенных регионах. Если мой план реализуется на 17-х всеобщих выборах, то я передам полномочия формирования Кабинета министров партии, имеющей большинство мест в парламенте, и политическим объединениям. Результатом этого станет делегирование половины или даже большей части полномочий президента. Такое решение соответствует также требованиям граждан о более децентрализованной форме президентской республики. Может показаться, что это противоречит Конституции, однако это возможно и в рамках существующей системы, если президент будет по-прежнему утверждать состав Кабмина, но при этом с уважением относиться к праву премьер-министра предлагать свои кандидатуры. Это серьезное предложение, которое я делаю для будущего нашей страны. Пожалуйста, примите его».

И в итоге он предложил создать «Большую коалицию».

Реформа избирательной системы с целью ликвидации регионализма – это та идея, на которой президент последовательно настаивал. Заявления о готовности распределить президентские полномочия в случае реализации предложения создания «Большой коалиции» были нацелены на форсирование реформы избирательной системы. Президент был готов разделить с членами коалиции полномочия по принятию решения о кандидатуре премьер-министра, по формированию Кабинета министров, по созданию коалиционного правительства и другие. Однако политические круги не давали никакого ответа на неоднократные требования президента Но Мухёна о реформе избирательной системы. Молчал и лагерь гражданского общества. Граждане были согласны с президентом и говорили, что это правильные слова и необходимое дело, но не прилагали никаких особых усилий для его реализации. На мой взгляд, сеульский лагерь гражданского общества просто не интересовался такими вопросами, как ликвидация регионализма, локализация в политическом процессе, децентрализация и сбалансированное развитие страны. Все были согласны, что это правильно, но не думали, что это насущный вопрос. Они даже говорили: «Разве это такая уж приоритетная проблема? – и давали следующие оценки: – Сейчас неотложной задачей является ликвидация социальной поляризации, но президент, кажется, больше поглощен решением менее приоритетных проблем, таких как преодоление регионализма». Думаю, эти высказывания свидетельствуют о настоящем положении дел лагеря прогрессистов и реформистов в нашей стране.

В октябре прокуратура начала расследование инцидента о нарушении Закона о национальной безопасности профессором университета Тонгук Кан Чжонгу*. Хотя тогда можно было проводить расследование, и если бы возникли подозрения, то можно было даже возбудить уголовное дело, но сложность заключалась в определении способа, который позволил бы потребовать ордер на арест. Министр юстиции Чхон Чонбэ ввел в силу право на управление расследованием*, которое предписывало генеральному прокурору Ким Чонбину вести расследование без ареста. Это было сделано в соответствии с положениями Закона о прокуратуре, которые гласят, что президент дает распоряжения и указания непосредственно генеральному прокурору в отношении конкретных судебных дел.

Введение в силу права министра Чхон Чонбэ на управление ходом расследования не было просто целесообразным решением, благодаря которому расследование этого дела должно проходить без арестов, – оно было следствием твердого убеждения, что процесс уголовного судопроизводства в нашей стране должен основываться на принципе отсутствия предварительного заключения во время проведения расследования, что соответствовало духу Уголовно-процессуального кодекса. Было очевидно, что решение вопроса, будет ли данное конкретное дело расследоваться без предварительных арестов, станет важной вехой и поворотным моментом для создания тенденции к проведению следственных действий без предварительного заключения. Однако генеральный прокурор Ким Чонбин выразил протест против введения в силу министром юстиции права на управление следственным процессом и подал в отставку. И хотя некоторые сотрудники, включая заместителя генерального прокурора Чон Санмёна, который в будущем станет генеральным прокурором, пытались его удержать от этих действий, и я также уговаривал его, но мы не смогли сломить его упорство. СМИ, враждебно настроенные к «Правительству участия», изобразили его как настоящего героя.

Я не мог понять его поведения и до сих пор не понимаю. И еще больше не понимаю, когда сравниваю «Правительство участия» с предыдущим правительством, а также с нынешним. До «Правительства участия» министр юстиции давал генеральному прокурору те или иные распоряжения, и это было обычным делом. И для этого даже не требовалось права на управление расследованием. Достаточно было просто сказать об этом. А что же насчет нынешнего правительства? Хотя министр юстиции может давать распоряжения только генеральному прокурору, всем известно, что министр юстиции, а также чиновники министерства напрямую звонят окружному прокурору или следователю и дают указания относительно хода расследования. В «Правительстве участия» таких случаев никогда не было. Поэтому использовались только методы, установленные законом. Следовательно, именно право управления расследованием особенно явно демонстрировало полное невмешательство министра юстиции в рутинную работу генерального прокурора.

В случае генерального прокурора, если кто-то тайно снизу оказывает на него давление и настойчиво требует того, что ему сложно принять, то он может смело обнародовать информацию о происходящем и сложить с себя обязанности. Это необходимо для сохранения политического нейтралитета прокуратуры. Однако министр Чхон Чонбэ следовал всем процедурам официально и публично. Это заключалось в том, что генеральный прокурор должен был руководствоваться указаниями министра юстиции, даже если они противоречат его собственным убеждениям. Возразить было невозможно, как бы сильно ни различались их убеждения. И это не относилось к разряду подрыва репутации или же нанесения ущерба гордости генерального прокурора или прокуратуры в целом. И более того, это был отличный шанс установить традиции обязательного соблюдения всех формальных процедур по использованию права управления следственным процессом в тех случаях, когда министр юстиции давал распоряжения генеральному прокурору относительно определенных судебных инцидентов. Из-за негативной реакции генерального прокурора Ким Чонбина все вернулось к недостойной практике прошлого. Кроме того, важной системой, задуманной для сохранения политической независимости прокуратуры, была система ограничения срока полномочий генерального прокурора. Само по себе соблюдение срока полномочий было очень важным делом. Мне и сейчас сложно понять, почему генеральный прокурор отказался от своих полномочий по такой причине и тогда, когда система ограничения срока службы еще не была утверждена.