— Что ты собираешься делать, отец? — спросил Даниил, закуривая сигарету.

Матвей Иванович заметил, что у сына слегка трясутся руки.

— А что мне остается? — устало произнес Хвостов. — Ты напортачил где-то, а отвечать пришлось всем нам.

— Не стоило тебе сбивать меня с пути, — сделал опасный выпад Даниил.

Выпад достиг цели. Противник пошатнулся, но шпагу не выпустил.

— А я тебя заставлял? Не заставлял ведь, согласись.

— Я послушный сын… — сделал Даниил шаг назад и тут же ударил снова: — Но ты ведь знал, к чему у меня душа лежала.

— Если бы она у тебя действительно к филологии лежала, ты бы никогда с пути не свернул, — парировал отец. — Но я тебя оправдываю. Тогда время было такое, что выбирать не приходилось. И ты посчитал, что быть нищим филологом — хуже, чем богатым бизнесменом.

— Все так, — опустил шпагу Даниил. — Мне тебя винить не приходится. Но получилось так, как получилось. История не знает сослагательного наклонения. А Купцов и со мной говорил. Признайся честно, ты думаешь, что это он… с Катей…

— Да.

Снова повисло молчание.

— Ее ищут, сынок, очень упорно ищут. Но, видать, так спрятали, что… Короче говоря, что бы ни было, в понедельник я пишу заявление об уходе. Можешь сообщить этим… что деньги будут. Ты уже знаешь, куда и кому их передать?

— Пока нет… Они сказали, что, когда будут деньги, тогда и разговор будет. Звонят мне каждый день…

— Понятно… Выиграл, значит, Купцов эту партию. Но ведь матч еще не окончен!

Матвей Иванович налил обоим текилы и сказал:

— Я сейчас длинный тост произнесу. Это даже не тост, а история целая. Ты уж выслушай, не обессудь…

— Выслушаю, отец. Только давай выпьем сначала, а потом ты историю расскажешь.

Они выпили, и Матвей Иванович вновь перенесся в горы Афганистана, на окраину крохотного аула, где, по данным агентуры, скрывался известный полевой командир Масуд.

— В восемьдесят седьмом году нашу дивизию перебросили под Кандагар, в самое пекло. Тогда же знаешь, как было: днем афганцы в царандое ходят (это у них милиция так называлась, которая типа нам помогала), а ночью — чалму на голову и «Аллах акбар!». Где тут отличишь своего от чужого? Строго говоря, «своих» там мало было. В основном жители городов, те, кого новая власть пригрела. А горцы… Они нас ненавидели. Причем совсем по-восточному ненавидели — днем он тебе кланяется, а ночью пулю в спину пускает… Наша разведрота стояла в небольшом городке, я даже не помню уж, как он назывался на пушту, а в переводе это звучало как «Большой арык». И вот повадились в этом городке по ночам наших солдат красть. Несколько патрульных и часовых вот так забрали, кое-кого убили. Ну, само собой, у нас среди афганцев агентура была — в основном среди узбеков и таджиков, пуштуны слишком гордый народ, чтобы на своих стучать. Сообщили, что всем заправляет некий Масуд, человек в прошлом известный, но на год-два куда-то исчезнувший. Говорили даже, что убили его. Но — нет, ранен был, в Пакистане отлежался и назад вернулся. Банды у него большой не было, человек тридцать всего, зато население его полностью поддерживало. Очень авторитетный командир был.

Нам дали задание его захватить. Можно было, конечно, аул сравнять с землей ракетами, но командование женщин и детей не хотело уничтожать. Все-таки тогда уже Горбачев был у власти, и такие операции почти не проводились. Нас было около сотни человек; к селу подобрались, как нам казалось, незаметно. С нами шел проводник из местных, его семья была в заложниках. Наше начальство его предупредило: не найдем Масуда — больше их не увидишь. Удивились, что караулов не выставлено, — не в обычае душманов так поступать. Окружили село. Проводник показал, в каком доме скрывался Масуд… Не было Масуда в доме. Был парнишка лет четырнадцати и старик. Не успели уйти. Или не захотели — там старуха еще еле живая лежала.

Все село обыскали — нету. Ни Масуда, вообще никого нету. В горы ушли; видно, там у них схрон был. Кто предупредил — так и не узнали.

Тут проводник — он немного по-русски говорил — показывает на парнишку и старика, мол, они должны знать, где все остальные.

А у нас специалист один был, ну… палач, одним словом. Прапорщик. И получилось так, что его племянник у нас тоже служил, срочную. И племянника этого прямо с поста уволокли. Буквально прошлой ночью. Так что прапор злой был как собака. Да и все мы не добрее — что это такое, чуть не полвзвода солдат исчезло! И наших разведчиков, и из других подразделений… Короче, не стал я этому прапорщику мешать. Он парнишку к дереву привязал… Ну, не стоит о том, что он с ним делал. Они с нашими еще не то вытворяли. И пацан стал говорить.

Отец его в это время рядом стоял, никто его не охранял и не обыскивал — совсем древний старик был. Плакал, глядя на все это. Молча плакал. И вот, когда сын его начал говорить и уже почти сказал, где их схрон, этот старик бросился на него… Кинжал он в рукаве прятал… И — одним ударом. Прямо в сердце. Мы и охнуть не успели… Убил сына, чтобы тот не умер предателем.

Хвостов налил в рюмки текилу и, не дожидаясь сына, выпил. Тот последовал его примеру.

Даниил первым нарушил долгое молчание. Он все прекрасно понял, но сдаваться не собирался. На этот раз желание пожить победило.

— Это, папа, ты мне сюжет «Верескового меда» рассказал, — грустно заметил он. — «Не верил я в стойкость юных, не бреющих бороды…». Или «Тараса Бульбы». «Чем я тебя породил, тем я тебя и убью», — съерничал он. — А вообще, я тебя прекрасно понял.

— Ну и хорошо, что понял, — тихо сказал Матвей Иванович. — Я все знаю, Даниил.

— Ну, и что ты знаешь?

— Купцов мне про твои дела со страховкой рассказал… В том числе про то, как ты больным, которых застраховал, умирать помогаешь.

Даниил побледнел. Такого поворота он не ожидал.

— Нет…

— Да, сынок.

— И ты в это поверил?

— Он бы не стал врать, это все ведь можно проверить.

— А ты бы стал проверять? Отец, он тебя на понт брал! Он ведь знал, что ты шума не захочешь поднимать, проверяя, вот и наплел тебе с три короба!

— Он знает мои возможности. Я бы так проверил, что никакого шума бы не возникло… Ладно, Даниил. Мне не нужно, чтобы ты признавался, каялся — все равно прощения тебе нет. Последуй совету Купцова и уезжай за границу. Если бы не Катя…

С этими словами Матвей Иванович встал и вышел из дома. Через несколько минут Даниил услышал шум мотора машины, на которой уехал его отец.

Катя уже давно спала, уткнувшись в бок Веры, с которой изменила Ольге, к немалой обиде последней. Взрослые же, в том числе приехавшая вместе с Ольгой ее мать Светлана Георгиевна, сотрудник Управления по делам несовершеннолетних МВД, сидели на кухне и пили чай.

Дорогин нацепил очки (делал он это очень редко и только при своих), а Ольга уже не первый раз подумала, что обычно, если человек снимает очки, взгляд его делается беспомощным, а у Дорогина глаза становились твердыми, как у мастера по стрельбе из лука или пистолета.