нашёл в себе сил откликнуться на шутку. Всю дорогу верзила веселил сам себя и пытался растормошить хмурого пассажира. Сначала он черпал вдохновение в неказистой одёжке опера. Потом, видимо сообразив, что ему, одетому в добротный спецназовский комбез, трудно рассчитывать на взаимность. Стал выискивать повод для шуток за окном.

Командира группы захвата Петровский про себя окрестил «Орангутангом с гранатой», шуточки у верзилы соответствовали внешности.

Машину опять тряхнуло. Резкая боль через позвоночник ударила прямо в мозг.

— Твою мать… Суки-комендаши, упустили из-под носа! — Петровский уже не знал, на ком сорвать злобу.

— Во-во! Его гасить надо было по счёту раз. Клиент по литеру «А» проходит, а они сопли жевали. Кстати, кто сказал, что он живой нужен?

— Начальство.

— Твоё?

— «Центр». Не разобрались, спустили указивку. А нам отдуваться.

Верзила тяжко вздохнул.

— Как говорится, всё шло путём, пока не вмешался Генштаб.

— Ты уже надумал, как его брать будем?

— А что мне думать? Вон, лошадь пускай думает, у неё голова — во! — Он на секунду оторвал руки от руля, показав предполагаемые размеры лошадиной головы. — Может, и нету там его, а? Он же к «железке» рвался. Вот и тю-тю литерной скоростью на первом же товарняке. Как мысль?

— Оптимист, бля, — поморщился Седой.

Верзила щёлкнул тангетой рации, в полутёмной кабине ярко вспыхнул малиновый огонёк.

— Центральный, ответь «Рамзесу».

— «Рамзес», на приёме Центральный, — прохрипела рация.

— «Полста пять». Подтвердите. Приём.

— Подтверждаю «полста пять». «Рамзай», «Рамзай», для вас информация. Выход из леса, квадрат двадцать два — одиннадцать, «по улитке» — шесть, квадрат двадцать два — двенадцать, «по улитке» — тройка, перекрыты заслонами силами комендантской роты соседней вч. Работают на частоте 442, позывной «первого» — «Шмель». Организуйте взаимодействие. Как понял, приём?

— Позаботились, спасибо! — Верзила шлёпнул микрофоном по колену. — Нет, ты видал, а? — обратился он к Петровскому. — Здесь в округе кроме стройбата с лопатами не фига нет! Ну, сейчас будет делов! Сейчас навоюемся!

— «Рамзес», приём! — позвала рация.

Верзила вновь поднёс микрофон к губам.

— Да на приёме я! Чем ещё обрадуешь?

— Больше для вас ничего не имею. Конец связи!

Верзила отшвырнул микрофон на «торпеду». Распахнул на колене планшетку.

— Идиоты, блин! — простонал он.

— Что? — насторожился Петровский.

— Через плечо! Они ему, козлы, в Переделкино уйти не дали.

— А в посёлке разве было бы легче?

— Там было бы иначе.

Петровский посмотрел из-за его плеча на лес.

Хмарь, слякоть, а главное — ни черта не видно вокруг. Он, выросший в городе, всегда испытывал инстинктивный страх перед чуждым лесным миром. Меньше всего сейчас хотелось идти туда, в темноту, наполненную скрытой незнакомой жизнью, да ещё с возможность получить пулю из-под каждого куста.

Бронированный «ЗИЛ», вспугнув ревуном блок-пост, перевалил через переезд. Охрана, увидев эмблему спецназа ГСБ на капоте и по бортам, не стала высовываться из-за бетонных плит.

У моста через речушку верзила остановил «ЗИЛ». Кулаком грохнул по стенке фургона.

— Подъём, кишкомоты! Хорош массу давить! К машине!!

За перегородкой послышалась возня и тихая ругань. Верзила вытащил из фиксатора на задней стенке автомат, распахнул дверь и выпрыгнул наружу.

Петровский выбрался на промозглый ветер. Зябко поднял воротник бушлата.

По правую руку чернел срез холма, густо утыканный надгробьями. Впереди чернели остовы разгромленных писательских дач.

«Ну и местечко!»

Он подошёл к перилам моста, сплюнув в чёрную воду.

Сзади горохом посыпались удары тяжёлых бутсов об асфальт.

Петровский смотрел на рослых парней в тёмных пятнистых комбинезонах. Они разминали ноги, тянулись сильными молодыми телами. Близкая опасность, казалось, только возбуждала их, кто-то что-то сказал вполголоса, и тут же остальные ответили дружным приглушённым смехом. Он поёжился и ещё выше задрал воротник бушлата.

— О, бля, рты раззявили! Даю минуту покурить, отлить, заправиться. И хорош лясы точит, Пеликан. — Верзила растолкал сгрудившихся вокруг него людей и подошёл к Петровскому.

— Не везёт, так не везёт от начала и до конца! Гнилое дело, сердцем чую. А ну их! — Он полез в карман за сигаретой. — Хорошая работа начинается после хорошего перекура.

Петровский прикурил от протянутой спички, покосился на верзилу и, придав голосу необходимую твёрдость, почему-то решил, что тот должен лучше реагировать на «командирский» тон, резко бросил:

— Тянем время, капитан! Выводи людей на рубеж, будем брать, пока не стемнело. Предупреждаю, огонь открывать только в крайнем случае!

Верзила лихорадочно пускал дым, разглядывая тёмную полосу железнодорожной насыпи, стараний Петровского не оценил, даже не пошевелился.

— Ты меня понял? Выводи людей! И вбей себе в башку…

Верзила с неимоверной для своих габаритов резкость, — Петровский только успел дрогнуть, — сгрёб его за грудки, так что хрустнуло в спине, пахнул в лицо табачным перегаром:

— Это я твою седую башку в землю вобью! По самые пятки, ясно?! Своими людьми командую я, ясно?! — Он оттолкнул Петровского. — Сиди и не выёживайся, командир грёбаный!

Он злобно пыхнул сигаретой.

— Завалишь дело, я рапорт напишу, запомни! — просипел Петровский.

— Да пошёл ты! Рапорт он накатает. На меня уже три тома «телег» накатали, а как такое задержание — я первый. Иди, Василь, рви задницу, спасай Родину! — Он выбросил сигарету в воду. — Извини, нервы. Третий выезд за день. И всё со стрельбой.

Верзила вздохнул, как заезженная лошадь.

— Василий, мне он живым нужен. Кровь из носу.

— Кровь уже пустили без тебя! Я сейчас типа взаимодействия с комендашами организовал. Они обрадовали: кажись, подстрелили они его.

— Насмерть?

— Твоими устами… Зацепили слегка. До леса дошкондыбал. — Василий закрыл глаза. — Не мешай. Чую я его, чую… Он умирать решил. Причём, с боем. Эх, плохо наше дело, башка седая!

— Что-то я тебя не пойму, Василий?

— А что тут, Седой, понимать? — пробормотал Василий, не открывая глаз. — Сидит сейчас твой клиент под кусточком и ждёт. Бить будет на любой шорох. А за лесом нас ждут обмочившиеся от страха бойцы, они, может быть,