– Что у вас получается? Что? Вы сведете меня в могилу, что ты, что твой сын, что Лика!

– Да-да, ты права, – бормотал отчим, собирая дрожащей рукой крошки вокруг своей тарелки. – Только не волнуйся и не кричи.

Это правда симбиоз. Единственная форма существования этих двух людей, при которой им хорошо. Иначе давно бы что-то изменилось.

Петру Евгеньевичу хорошо, когда его ругает и прощает моя мама, когда она, уверенная, нарядная, ходит по дому с видом вдовствующей королевы и воспитывает своих нерадивых сынков, которые никогда не дождутся своего царствования, – ни-ко-гда!

А маме хорошо, что вокруг все такие нерадивые, такие недостойные ее, королевы, что никто и никогда не дотянется до ее царственных высот, никто не свергнет ее с трона, который она сама себе воздвигла, потому как обладателям куриных мозгов и вечно спадающих штанов это просто не под силу.

А милая незнакомка в нежно-голубом платьице… Что будет с ней делать Петр Евгеньевич, который за всю жизнь не купил себе ни одной рубашки, ни разу не решил, где проводить отпуск, да и, по-моему, ни одной копейки из зарплаты не потратил сам. Будет кататься на лодочке и продавать на птичьем рынке котят по пятнадцать рублей за самого красивого и пушистого?

Я взглянула на Петра Евгеньевича. А кто его знает? Вот возьмет и бросит мою маму. Что она тогда будет делать? Перед кем красоваться в золотых платьях? Для кого делать вечную стрижку а-ля Мирей Матье волосок к волоску и душиться рижскими духами «Северный ландыш»? Кого кормить здоровой пищей, встряхивать голодными днями на несоленой гречке, неустанно лечить до полного выздоровления и воспитывать, воспитывать? Ведь в этом и состоит ее жизнь. Мамина работа в какой-то бухгалтерии давно закончилась, ее уволили задолго до пенсии, и она так и не нашла себе подходящего места.

– Так, – сказала я, уверенная, что отчим все поймет. – Не шалить и маму не обижать! А то заколдую. Пойду я, мам. Труба зовет.

– Труба… или…? – мама прищурилась.

– Или черти полосатые, все правильно, мам. Сама не знаю.

Я не стала дожидаться, что скажет мама. Пусть она лучше всё выскажет отчиму или Валерику, когда он вылезет из своей комнаты поесть любимого вафельного тортика – хрустящего, обсыпанного жареными орешками, пахнущего горчащим миндалем и приторной, навязчивой ванилью.

– Валерке привет! – крикнула я уже от дверей и не услышала, а знала, что скажет мама: «Да тише, Лика! Мальчик спит!»

Говорят – точнее, не говорят, а думают ученые, на основании своих опытов, – что дольше всех живут и меньше всего болеют приматы, у которых есть прочные и долговременные дружеские связи. Именно дружеские, а не любовные. Причем касается это только самок. Дружат в мире животных только самки.

Например, обезьяны-самки ищут друг у друга насекомых в шерсти. Самцы при этом в одиночку грызут что-нибудь съедобное, спят, дерутся или привлекают внимание самок.

А слонихи стоят вместе и наблюдают за слонятами. А потом вместе гонят их, подталкивая хоботами к тому месту, где они смогут попить и поесть и, набрав в хоботы воды, побаловаться, обливая друг друга прохладной водичкой.

Дельфины вместе плавают на много километров и выпрыгивают из воды – по двое, по трое, находя в этом неизвестное нам удовольствие.

А люди?

У меня, например, нет хорошей подруги. Это значит, что я проживу недолго и буду болеть? Хотя я, возможно, вообще не показатель. И у меня была когда-то подруга, которую я считала своей сестрой и компенсацией за то, что в семье я всегда была хуже и нелюбимее Валерика, с которым вечно происходило что-то неприятное, что занимало мысли и силы всей нашей семьи, не очень дружной и гармоничной.

Не может быть гармоничной семья, где у одного ребенка один отец, а у другого – другой, и тот другой живет совсем неподалеку. И вдобавок живет один, и очень грустит о своей бывшей семье. Так, по крайней мере, казалось мне. Может быть, я чего-то не понимала, и папа был абсолютно счастлив жить один и работать, работать, изобретая, открывая и постигая тайны нашего мира. И ему вовсе не нужна была мама и даже я.

Но тогда почему же он всегда так долго держал меня, прижимая к себе мою голову, перед тем, как я уходила, и говорил всегда одно и то же: «Придешь домой, и сразу собирайся ко мне обратно, хорошо? Чтобы к послезавтра собраться. Или, на худой конец, к субботе. Да?» И всегда дожидался моего «да» в ответ, моего обещания прийти. Зачем я была ему нужна? Он со мной не играл, не делал уроки. Я просто сидела рядом и смотрела, как папа собирает очередную загадочную конструкцию, которая должна была преодолеть силу тяжести Земли, или опровергнуть всем известную теорему о вращательном моменте, или же каким-то неожиданным образом преломить свет – так, чтобы в зеркале увидеть не себя, а свою бабушку, на которую ты похожа. Так объяснял мне папа. И я сидела, замерев, и была счастлива непонятно от чего.

Человеку нужно постоянное подтверждение того, что его личность больше его собственного «я», а именно: что он нужен кому-то. Причем нужны не его деньги, возможности, даже не его знания. А именно он сам. Маленький, большой, слабый, сильный, больной, здоровый – нужен близким, вообще кому-то нужен. Без такого подтверждения перестают правильно работать иммунные механизмы, и человек начинает болеть. Это программа, заложенная в нас высшим разумом, или просто способ выживания в этом мире? Или же это одно и то же…

Путь мне предстоял неблизкий. Ведь я ехала в другую жизнь. И совсем близкий. Какие-то двести тридцать семь километров, если считать линейкой по карте. И около двухсот шестидесяти, если верить счетчику километров в машине.

На сей раз я ничего с собой не брала. Все можно купить. И праздничное платье, и осенний шарф, и даже любимые книги. Я взяла лишь компьютер и только что вышедший новый журнал о человеке, природе, новостях науки – обо всем том, о чем не пишет наш собственный уважаемый журнал.

Ночью перед дорогой мне приснился не очень приятный сон. Как будто я еду в своей машине, в которой, кроме меня, сидят какие-то дети, школьники. А за рулем не я, а моя покойная бабушка. И мы едем по таким колдобинам, по такому бездорожью! Мне очень жалко свою машину, мне кажется, что она вот-вот развалится. И я прошу бабушку, ни разу в жизни не сидевшую за рулем: «Аккуратнее! Потише веди!» А бабушка смеется и лихачит на неимоверных буграх и рытвинах. И вот мы подъезжаем к какой-то горе, в которой прорыт тоннель, вернее, его только роют, молчаливые недружелюбные рабочие роют лопатами. Я вижу узкий, неровный вход, в который невозможно не то что въехать, а и просто войти. И я понимаю, что сейчас мы поедем, по колдобинам и ухабам, в этот земляной тоннель. И я вижу землю, наспех, неровно разрытую, и чувствую, как страшно и плохо будет там, в тоннеле…

Как вовремя заиграл будильник! Заиграл весело и настырно «Хава нагилу», старинную еврейскую танцевальную мелодию, под которую очень здорово вставать в половине седьмого утра. Ни подо что другое мой организм так легко не соглашается расстаться со сном, даже наполненным правдоподобными и очень зна´ковыми кошмарами.