— Разве это не…

— Да. Тут все плохо, Линни. Очень. Джессика убила Роджера. Он, должно быть, разрезал кокон на ее лице. Она погналась за ним наружу и… еще она накинулась с кирпичом на какого-то мальчишку, придурка, пытавшегося её сфотографировать. Она сошла с ума. — Какого ума? подумала Лила. — Я приказала ей остановиться, а когда она этого не сделала, я застрелила ее. Она мертва. Выбора не было.

— Роджер мертв? — Ничего о смерти жены. Лила не удивилась. Линни всегда сохла по Роджеру. — Отправь сюда Уилли. Скажи ему, что мы должны доставить два тела в морг больницы. Он должен захватить с собой брезент. Собирай помощников там, в участке. Я приеду, как только смогу. Отбой.

Она опустила голову и готовилась к слезам. Но слез не было. Она поинтересовалась, может ли человек быть слишком уставшим, чтобы плакать. Казалось, что это возможно.

Сегодня все казалось возможным. Ее мобильный телефон звонил в кармашке на ремне. Это был Клинт.

— Привет, Клинт, — ответила она. — Сейчас не самое лучшее время для разговоров.

— С тобой все в порядке? — Спросил он. — Скажи мне, что все в порядке.

Лила не знала, с чего начать. С Роджера и Джессики Элуэй, лежащих мертвыми во дворе их дома? С галлюцинации, которая случилась у неё у линий электропередач в лесу за обломками метамфетаминового гаража Трумэна Мейвейзера? С Шейлы Норкросс? С Шеннон Паркс? С того дня, как Клинт закрыл свою практику без предварительного предупреждения? С их брачных клятв?

— Ты ведь не засыпаешь? Лила?

— Нет, я все еще тут.

— Дженис — вне игры. Длинная история. Хикс свалил. Каким-то образом я оказался в этом месте один.

Лила сказала, что сожалеет. Это была сложная ситуация, без вопросов. Но, может быть, будет лучше, если он поспит. Муж мог это делать: засыпать, а потом просыпаться.

Он сказал, что поедет домой, чтобы проведать их сына. Джаред сказал, что повредил колено, ничего серьезного, но Клинт хотел увидеть все сам. Может ли Лила встретиться с ними там?

— Попробую. — Но Лила не знала, когда она сможет уйти. Все, что она знала — было похоже, что это закончится не скоро.

3

— Ты слышишь? — Женщина нашла Кейли Роулингз в темноте. От женщины разило спиртным, и у неё была мягкая рука. Она сказала, что ее зовут Магда. — Кто-то поет, не так ли?

— Да. — Это было пение Моры. Голос Моры, скрипучий и сломанный, ни хрена не стоил; ее чувство ритма было сродни морской болезни, то вверх, то вниз; но для Кейли они были ни с чем несравнимо сладкими, глупые старые слова, сотрясающие грязный старый воздух.

«…Королевского канала…»

Пение прекратилось.

— Откуда оно взялось?

— Я не знаю.

Откуда-то издалека, это было единственное, что Кейли могла сказать наверняка. Оно доносилось из Дулинга? Где был Дулинг? Это определенно не был Дулинг. Или был? Трудно сказать. Даже невозможно.

Нежный ветер кружил во тьме. Воздух здесь был свежий и хороший, и под ногами земля чувствовалась не как цемент или липкая плитка, а как трава. Она присела и потрогала: да, это была трава, какие-то сорняки, приятно щекочущие колени. Где-то негромко щебетали птицы. Кейли проснулась, чувствуя себя сильной, молодой и хорошо отдохнувшей.

Тюрьма отняла у неё двенадцать лет, практически все тридцатые и парочку сороковых, а впереди маячили еще десять. Мора была лучшей частью этих потерянных лет. Союз, который они заключили, вряд ли бы имел продолжение за пределами тюремных стен, но в тюрьме все было клево. Если бы Кейли внезапно вытолкнули за двери Дулингского исправительного учреждения, она бы, конечно же, вспоминала Мору с теплотой и благодарностью, но пыталась жить дальше. Вы вряд ли могли долго сохнуть по тройной убийце независимо от того, какой странно очаровательной вы её находили. Эта женщина была сумасшедшей, в отношении этого Кейли не питала иллюзий. Хоть и любила Кейли всем сердцем, и Кейли нравилось быть любимой. И знаете, возможно, она, Кейли, тоже была немного чокнутой.

В то время, до тюрьмы, не было никакой безрассудной любви. На самом деле, не было вообще никакой любви, с тех самых пор, когда она была подростком. Во время одной делюги — не той, за которую ее упрятали — Кейли и ее парень грабили комнату в задней части почасового мотеля, пытаясь отыскать деньги и наркотики. В комнате находился подросток, сидевший в кресле-качалке. Кресло было хорошим, отполированным до блеска, совершенно неуместным в этом клоповнике, царский престол посреди мусора. В щеке подростка, который в нем сидел, зияла массивная вулканическая дыра. Она представляла собой переливающуюся смесь красного и черного цвета; неприятна штука, от которой шел зловонный запах гниющей плоти. Как это произошло? Началось ли это с царапины, в которую попала инфекция? Или кто-то резанул парня по лицу грязным лезвием? Или это было последствием какой-то болезни? Кейли была рада не знать и не переживать за это.

Она предположила, что подростку около шестнадцати. Он чесал свой бледный живот и наблюдал, как она и ее друг шныряли вокруг, в поисках тайника. Что с ним было, что он просто спокойно сидел и смотрел на них без капли страха?

Парень Кейли нашел то, за чем они охотились, под матрасом и засунул в куртку. Он повернулся к подростку.

— У тебя гниет лицо, — сказал он. — Ты это знаешь?

— Знаю, — сказал мальчик.

— Прекрасно. А теперь убирайся с кресла, сынок.

Подросток не стал нарываться на неприятности. Он встал со стула и перелег на пружинную кровать, продолжая чесать живот. Они забрали кресло-качалку вместе с деньгами и наркотиками. Они смогли это сделать, потому что у её парня был грузовой фургон.

Такую уж жизнь она вела в те дни, в ней она стояла плечом к плечу и помогала мужчине, с которым спала, украсть кресло, на котором сидел ребенок. Умирающий ребенок. И угадайте что? В той жизни, тому ребенку это было абсолютно по хер. Он просто лег и уставил свое изъязвленное лицо в потолок, почесывая живот и ложа хер на все происходящее. Может потому, что был под наркотой. Может потому, что он был похуист. А может и то, и другое.

Ветер донес цветочный аромат.

Кейли испытывала тоску по Море, но в то же время была взволнована предчувствием, что попала в лучшее место, лучше той тюрьмы, лучше мира вне той тюрьмы. Она чувствовала себя раскрепощенной, прямо земля уходила из-под ног.

— Кто бы вы ни были, я должна сказать вам, что мне страшно, — сказал Магда. — И я переживаю за Антона.

— Ничего не бойтесь, — сказала Кейли. — Я уверена, что с Антоном все в порядке.

Не зная, кто это был, и, не переживая. Она поискала руку Магды и нашла ее.

— Давайте пойдем навстречу пению птиц.

Они пошли вперед, в темноту, обнаружив, что спускаются по пологому склону между деревьями.

И что это — лучик света? Солнце пробивает брешь в темном небе?