Меня не было в офисе, когда прозвучал роковой звонок. Мисс Малдонадо оставила мне не обычное розовое сообщение в отделении для входящих бумаг, а желтую записку, приклеив ее к моей настольной лампе. Так она поступает, когда мы не хотим, чтобы о звонке стало известно официально. В большинстве случаев это означает звонок любовницы (хотя мои любовницы редко звонят в офис), но не сегодня. Я подошел к столу мисс Малдонадо, положил перед ней желтый листок, и она объяснила, что из Торонто звонила Миранда Келлог. Я тут же перезвонил по оставленному номеру, и голосовой почтовый ящик министерства образования объяснил мне, что Миранды Келлог нет на месте и не хочу ли я оставить сообщение. Они там используют известную систему: механический голос говорит общую информацию, а само имя произносится владельцем почтового ящика. Я услышал приятный голос с канадским выговором, совершенно мне незнакомый. Живот свело судорогой; я не стал оставлять сообщение.

После этого я позвонил копам и договорился с детективом Мюрреем о том, что заберу бумаги Булстроуда. Отправив за ними Омара, я трижды звонил в Торонто, и на третий раз мне повезло. На звонок ответили, и я услышал незнакомый голос, более низкий и тягучий, чем голос той, кого я уже начал называть «своей Мирандой».

Я рассказал, кто я такой, и спросил, не она ли племянница покойного профессора. Она ответила, да, это так, и она только что услышала о его кончине, потому что совсем недавно вернулась в Торонто. Она была в Гималаях, вне зоны доступа. В Гималаях? Да, она выиграла приз; однажды вечером ей позвонили и сказали, что она выиграла путешествие по Непалу. Либо Непал, либо Таити, либо Кения, по выбору, а она всегда мечтала посмотреть Индию или Непал, поэтому предпочла Непал. Сначала она думала, что это какое-то жульничество, но нет: на следующий день пришел конверт, а в нем билеты и другие необходимые документы. Она должна была уехать на той же неделе или отказаться.

Я спросил, когда это произошло, и она ответила, что около шести недель назад; то есть в начале октября, сразу перед тем, как Булстроуд вернулся в Соединенные Штаты. Как бы то ни было, по возвращении она прочла о смерти дяди и подумала, что нужно позвонить, хотя Оливер, наверно, уже переправил тело в Оксфорд. По ее словам, ни о каких больших деньгах, скорее всего, речи не идет: ей известно, что бедный дядя разорился. Но, может быть, я позвоню ей, когда прочту его завещание? Она думает, что большая часть имущества отойдет Оливеру, но есть один кулон, что принадлежал ее бабушке и был ей обещан. Я сказал, что непременно позвоню, и дал отбой. Телефон едва не выскользнул из моей вспотевшей руки.

Я тут же позвонил в наш отдел по имущественным делам и оставил Джасмин Пинт настоятельное сообщение с просьбой связаться со мной. Я обливался нервным потом, но прикладывал титанические усилия, чтобы переключиться на текущие дела. Без толку, хотя мне следовало подготовить ответ на эту утреннюю сделку под кодовым названием «Годзилла пожирает Родена»; увы, подходящие слова никак не шли на ум. Потом вернулся Омар с огромными коричневыми картонными коробками под мышками. Я выхватил их у него и нашел копию настоящего завещания, а не того фальшивого, что представила «моя Миранда». В нем, как и говорила настоящая Миранда, Булстроуд оставлял все свое добро Оливеру Марчу, с которым его связывала долгая «дружба», а кое-какие мелочи получали разные люди; я обрадовался, узнав, что настоящая Миранда обретет свой кулон. В коробке также лежала маленькая фотография в кожаной рамке: на ней профессор Булстроуд стоял рядом с молодой женщиной, похожей на приземистую, хотя довольно милую лягушку — возможно, такова семейная черта Булстроудов. Это, как я предположил, и есть настоящая Миранда Келлог.

Когда пришла мисс Пинг, я возился на полу среди разложенных бумаг. Я вручил ей завещание и высказал свои подозрения. Она села, прочитала завещание; было интересно наблюдать, как ее совершенное фарфоровое личико трансформируется во что-то типа демонической маски с китайского фестиваля народных танцев. Это очень скверно для юриста — представить в суд поддельное завещание. Джасмин довольно резко и несправедливо, на мой взгляд, высказалась о моих личных делах, но защищаться я не стал. Она спрашивала, как я допустил такое, и намекала на то, что я пошел на поводу у своего члена (хотя, как человек вежливый, выразилась несколько иначе).

Она потребовала от меня заверений, что я не позволил обманщице наложить руки даже на часть имущества, о котором говорится в завещании, и я вынужден был признаться, что одна вещь утрачена, исчезла вместе с мошенницей. Я объяснил, о чем конкретно идет речь, и Джасмин сообщила мне то, что я знал и без нее, а именно: если настоящий наследник поднимет шум и дело дойдет до суда, меня могут лишить статуса юриста. В любом случае, я должен быть отстранен от любого участия в деле о наследстве Булстроуда. Она смотрела на разбросанные на полу бумаги с, мягко говоря, неприятным выражением лица; точнее сказать, с отвращением, как будто я рылся в вещах покойного в надежде найти там спрятанную копилку, разбить ее и присвоить себе деньги. Без дальнейших дискуссий она позвонила менеджеру нашего офиса и сказала, что нужно забрать кое-какие бумаги. Пока она этим занималась, я ухитрился запихнуть записную книжку Булстроуда под диван.

Прибыли два сильных грузчика, сложили в коробки бумаги профессора и унесли их. Едва офис снова опустел, я вытащил записную книжку и пролистал страницы за последнюю перед его смертью неделю. В июльских записях я нашел то, что искал. Двадцать четвертое число, одиннадцать тридцать: «Рук. Ш.? Кэролайн Р. Крозетти». Наверняка это оно и есть: фальшивая Миранда упоминала о какой-то Кэролайн, которая была не то продавцом, не то его агентом. Я бросился к столу мисс Малдонадо, сделал ксерокопию соответствующей страницы, отдал ей записную книжку, сказал, что это часть материалов Булстроуда, случайно оставшаяся незамеченной, и попросил немедленно отнести мисс Пинг. По моему глубокому убеждению, я впервые солгал мисс М., и это куда более серьезное доказательство моей греховности, чем оплошность с завещанием или презрение мисс Пинг. Скверно, очень скверно, если юрист начинает лгать своей секретарше.

По счастью, Крозетти — не слишком распространенное имя. Пролистав страницы всех пяти районов Нью-Йорка и близлежащих округов, я нашел всего двадцать восемь Крозетти, но ни одной Кэролайн Р. Крозетти. Вернувшись к себе в офис со списком, скопированным из справочника, я принялся набирать номера на мобильном телефоне. Конечно, в такой час дня дома были только старые или больные, а оставлять сообщение я не хотел. Почему-то (я забыл почему) я начал с пригородных жителей, приближаясь к городу со стороны окраин. В разгар этого занятия мисс М. просунула голову в комнату и сообщила, что меня прямо сейчас хочет видеть мистер Геллер. Я кивнул, но продолжил звонить. Наслушавшись автоответчиков и звонков в пустых домах, я наконец услышал женский голос с гортанным нью-йоркским акцентом, с явным налетом культурности. Я спросил, знает ли она Кэролайн Крозетти. Женщина ответила, что, как ей кажется, она знает всех Крозетти в Нью-Йорке и окрестностях, но среди них такой женщины нет. После небольшой паузы она фыркнула и добавила:

— Если, конечно, мой сын не женился на ней, не поставив меня об этом в известность.