В голосе Островского столько скрытого обещания, которое невозможно проигнорировать. Ничего не могу поделать, но румянец сам бросается на мои щёки. Чтобы скрыть смущение, задорно бросаю в ответ.

— А кимоно ты не захватил? И эти… как их там, спицы такие для причёски. Чтобы образ был законченным.

— Ммм… нет, но если надо, я сейчас всё быстро организую.

— Нисколько не сомневаюсь в твоих организаторских способностях, но, наверное, это всё же лишнее.

Герман собирает наши вещи, часть ставит поверх моего чемодана, часть закидывает себе на плечо, меня обнимает свободной рукой и ведёт к выходу, рассекая толпу суетящегося народа. Все заняты своими делами, спешат куда-то, бегают, беспокоятся, а я чувствую небывалый подъём и тёплые волны счастья, в которые ныряю с головой.

Кажется, у Германа схожие чувства, потому что именно их он и озвучивает.

— Боже… так странно, Варь… кажется, только с тобой я чувствую себя по-настоящему счастливым. Ни одно из моих достижений, ни одна из побед мне такой радости не приносили. Как ты.

Даже не знаю, что теперь дороже для меня «я тебя люблю» от Германа или это своеобразное признание. Или констатация факта, что я «у него под кожей». Также как и он у меня.

Раньше я боялась полётов. А теперь, рядом с Германом, чувствую себя окрылённой.

Я готова лететь вперёд.

Только бы он всегда держал меня за руку.

Восемь лет спустя

— Мам, ну так что? Ты согласилась?

Мы сидим в гостиной нашего дома на Таврической и перебираем коробку с фотографиями. Да-да, они в коробке, потому что у меня никогда не хватает времени оформить всё в красивый семейный альбом. Обычно я по привычке выбираю самые удачные и отсылаю в печать, а дальше — они оседают вот в этой огромной картонке. До лучших времён, как я надеюсь.

Мы убирали новогоднюю мишуру в кладовку, наткнулись на фотографии и зависли, как всегда, за разглядыванием.

Сейчас Олежка достал снимок с самого дна. Там как раз расположились фото из нашей поездки в Рио, той самой, когда мы с Германом только познакомились. Чудесный вид с вершины на город и треугольники дельтапланов, кружащих над заливом. И разговор как-то сам собой скатился к моей аэрофобии. Пришлось, правда, объяснять шестилетнему ребёнку более подробно, что это такое.

— А ты как думаешь, я согласилась?

— Ну… мы же летаем на море… и ты не боишься, вроде… я думаю, что да, согласилась.

Я ерошу тёмные кудри сына, с любовью глядя в его зелёные глаза. Они не похожи ни на мои, ни на Германа, это ещё одна третья вариация красивого изумрудного цвета. А ещё мне нравится, что сын не уклоняется от моих ласк, хотя все говорили: вот подрастёт, будет бегать от тебя. Но Олежка не такой. Он даже не терпит. Просто он ласковый ребёнок, растущий в любви. Когда сын улыбается, на его щеках расцветают ямочки — совсем, как у отца.

— Правильно думаешь, родной, — подмигиваю и удивлённо округляю глаза. — Только я сама до сих пор в шоке, что согласилась.

Мой мальчишка хихикает, отдавая мне снимок.

Помню, что прежде чем я решилась, Герман долго уговаривал меня, таскал на эту гору ни один день. Это была тяжёлая кропотливая работа с его стороны, но она возымела результат. В моей памяти навсегда сохранилась та секунда — осознанный шаг в пропасть, и миг восторга от первого, пойманного крылом потока ветра. Собственно, было и не так уж страшно с таким инструктором как Герман, вот точно.

Если честно, я по жизни такая. Когда боюсь чего-то, мне надо дойти до последней степени отчаяния, чтобы страх преодолеть.

— О чём задумалась? — поцелуй в макушку от мужа возвращает меня в реальность.

Сын уже убежал к себе в комнату уложить книги и игрушки для поездки к бабушке на выходные, а я так и сижу с коробкой на коленях.

— О том, что надо найти время и, наконец, привести вещи в порядок.

Киваю на снимки.

— Свежо преданье, — хмыкает Герман.

— Нет-нет, в этот раз я решительно настроена.

— Я запомнил, — подмигивает он. — Отвезу мелкого и вернусь. Или хочешь с нами?

— Лучше ужином займусь.

И собой… — мысленно добавляю я.

Хотя до квартиры Лидии Васильевны совсем недалеко, но, может, Герман останется у мамы на чай, и у меня будет чуть больше времени.

Провожаю своих мужчин, долго обнимаюсь с Олежиком. Вот так всегда. Мы будто не на пару дней расстаёмся, а на целую неделю.

— Поцелуй меня? — сын показывает на свою щёку, и я улыбаюсь.

Это маленькая традиция привязалась к нам, когда ему было года четыре. Нельзя уйти из дома без поцелуя.

— С удовольствием, — киваю и наклоняюсь чмокнуть его в щёчку.

Боже, это ж всего-то несколько лет пройдёт, и мой малыш будет выше меня ростом. Судя по тому, как он вымахал за последний год, сын станет таким же высоким, как и папа.

— А меня? — наклоняется уже ко мне Герман с ироничной улыбочкой.

— Обязательно, — шепчу и тянусь к нему, касаясь чуть шершавой от дневной щетины щеки.

Только за ними закрывается дверь, я лечу на кухню, гремлю посудой, хлопаю дверцей духовки, вываливаю овощи для салата в раковину. Скорость просто астрономическая.

Пока еда готовится, я уже в ванной. Привожу себя в порядок. Облачаюсь в новый шикарный комплект нижнего белья, который купила пару месяцев назад для особого вечера вдвоём. Вот как сегодня. Ощущения странные какие-то, будто тесноват. Чёрт, это всё новогодние праздники и вереница гостей. Даю себе обещание, что со следующей недели по четыре вечера буду тратить в бассейне.

Ага, обещай… было уже, — подключается мой внутренний голос. — Как там Герман сказал? Свежо преданье.

Дела в фирме устойчивой всё это время идут в гору, и работы только прибавляется. Три года я честно просидела в декрете, хотя и рвалась выйти раньше. Хорошо, что Герман уговорил не торопиться, и я рада, что послушала его. Время, проведённое с ребёнком, бесценно. Как можно было бы променять его на офис? Думаю, что сложно быть и мамой маленького мальчика, и супер-деловой женщиной, хотя я очень стараюсь. Но совместить всё это без потерь нереально.

Надеваю лёгкое синее платье, которое так полюбилось Герману ещё и потому, что его очень легко снимать. Оно с запáхом, и мужу нравится разворачивать меня из ткани, будто я — новогодний подарок.

Когда Герман возвращается, у меня уже почти всё готово. Стол сервирован на двоих. Осталось только разложить приборы и достать бокалы.

Муж подходит и обнимает со спины. Поворачиваю голову, чтобы прижаться губами к прохладной после январского уличного мороза щеке. Объятья у Германа всегда крепкие и надёжные, и мне так приятно таять под его руками. Ладонями он проходится по моим бёдрам, животу и выше, задевая грудь. Эти маленькие как бы ненавязчивые касания, которыми мы одариваем друг друга в течение дня, словно долгая прелюдия к ночи.