денег уходят на то, чтобы обеспечивать это соответствие, даже здания строят те же самые. Чиновников вон толпы развелись. А могли бы о людях думать.

Ага, зато мой наниматель постоянно о людях думает. О том, как бы кого из них выпотрошить и чучело сделать.

– А… а… а Ленин?

– Чего глаза вытаращил? Ленин тоже нужен. Чтобы народ увидел, к чему приводит полное соответствие, хе-хе. Но тебе в это лучше не погружаться. Ты простой исполнитель, делай свое дело и не высовывайся.

***

29.08.1942

Москва, набережная реки Яузы

Я. П. Овчаренко (И. Приблудный)

Приблудный встретился с Ильфом и Петровым у входа в Лефортовский парк на берегу недавно облаченной в гранит и бетон Яузы. Из нее уже лет пять как пытались сделать судоходную реку, но в старом мире этому мешала война, а в новом – отговорки чиновников, что «лучше пару лет подождать, чем сносить новые здания». Так что дело пока ограничилось набережной и спешным ремонтом моста с дурацким названием «Госпитальный».

Место встречи назвал Учитель, и Ваня до последнего не был уверен, что журналисты придут. И дело было не только в названии моста. После того ужасного вечера неделю назад товарищи держались холодно и насторожено, по крайней мере Ильф. Женя, может, и не был так агрессивно настроен, только Ваня его не видел.

В больницу к Петрову его не пустили – там, оказывается, было какое-то персональное указание Ганса Гросса. С какой радости усатый фриц распоряжается в больнице как у себя дома, Ваня выяснять не стал. Он подумал было залезть к Женьке через окно, но Учитель эту идею забраковал. Может, и зря – возможно, лезть на второй этаж по елке было даже надежней, чем передавать записку через медсестер. В итоге Ваня отдал два конверта от Учителя очутившемуся у больницы Михаилу Файнзильбергу, и тот принес ответную записку на аккуратно оторванном куске газеты, карандашом: «Если меня выпишут. Е.П.».

Они с Учителем долго рассматривали эту записку на тайной квартире. Ванька представлял себя сыщиком и пытался прикинуть, злится ли Женя, по степени нажима на карандаш. Учитель поглаживал щетинистый подбородок – борода была сбрита в конспиративных целях – и вслух рассуждал, какова вероятность, что Петров не просто захватит с собой Ильфа, но и приведет на встречу половину московской милиции.

И еще они поругались – впервые за время знакомства. Приблудному совсем не понравился их новый план, и он был в шаге от того, чтобы хлопнуть дверью, а Учитель сердился и клялся всеми своими святыми, что Петров в принципе жив только из-за его вмешательства. Он, значит, от милиции прячется и бороду сбривает, все лишь бы спасти этих зловредных журналистов, а Ванька ходит и выпендривается! Аргумент, что лучше валяться в больнице с несмертельным отравлением, чем лежать в морге с пробитой башкой, оказался решающим, но Ваня все равно тайно надеялся, что товарищи откажутся от встречи.

Увы. В пятницу Женьку выписали из больницы, и утром субботы они встретились в Лефортовском парке.

В семь утра тут было почти безлюдно. Кроме Ильфа с Петровым на скамейке у входа Приблудный приметил двоих прохожих в глубине парка и еще какого-то спортсмена в старой машине возле моста. На милиционеров они не походили – значит, Ганс все же поверил в благие намерения Учителя и переключился на охоту за настоящим преступником. Но Приблудный все равно выждал минут пятнадцать для верности и только потом пошел к журналистам.

Август в этом году выдался теплым, но по утрам уже бывало прохладно и ветрено, так что Ильф с Петровым были в пальто, но без шляп. Они сидели на скамеечке лицом к парку и неторопливо беседовали. Ветер донес до Приблудного обрывки фразы: что-то про старую церковь, которую переделали в консерваторию.

– …так и не успел взять билеты, Ильюша, со всеми хлопотами касса уже закрылась, – с легкой досадой говорил Петров. – Ну, уж до понедельника их не раскупят?

– Женя, вы оптимист собачий! – фыркал Ильф. – Кто знает, может, и не раскупят…

Он явно был в хорошем настроении, и эти его короткие смешки звучали доброжелательно. Приблудный остановился за журналистами и немного послушал. Они там очень славно беседовали, но все больше о какой-то ерунде. Вот, о храмах заговорили, Учителя на них нет:

– Кстати, Женя, вы знаете, что Храм Христа Спасителя тут так и не снесли? Как соберутся, набегает толпа народу, и Министерство Соответствия уходит придумывать какой-то дурацкий регламент. Вроде и не соответствует, но сносить не хочется.

– Помню, вы любили фотографировать его с балкона, еще на старой квартире…

– Да, и вы знаете, я атеист, коммунист и вообще еврей, но вид на собор мне все равно нравился больше, чем на груду развалин. Дворец Советов там построили, нет? Я как-то перестал за этим следить.

– Когда я в последний раз был в Москве, из каркаса Дворца Советов вытаскивали арматуру не то на мосты, не то на противотанковые ежи. После войны, как я вижу, они будут все это добро разбирать и засовывать арматуру обратно, – Приблудный знал, что Женя не допускает и мысли о победе немца.

– Министерство Соответствия на такие хлопоты точно не согласится.

Ваня понял, что беседа про храмы, развалины и чиновников может продолжаться бесконечно, и подошел ближе. Ильф с Петровым не сразу заметили его присутствие – были увлечены разговором и пирожками на газете. А, может, это Женя был увлечен, а Ильф просто игнорировал Ваньку из вредности.

– Здравствуйте, товарищи! – поприветствовал журналистов Приблудный. – Скучаете?

– О, Ваня, доброе утро! – обрадовался Петров.

Он тут же проглотил