Тем не менее, мы не можем с полным основанием утверждать, что в тяжелой болезни Аннекина была виновна именно Масет. Поскольку ее признания в занятиях колдовством были получены под пыткой, нам уже не удастся узнать, стремилась ли она на самом деле уморить его при помощи каких-нибудь — вполне реально существовавших, в отличие, надо полагать, от договора с дьяволом — трав или снадобий[788]. Другое дело, что не менее распространенным, нежели идея о — связи занятий колдовством с проституцией, поверьем в средневековой Франции на протяжении многих столетий оставалась идея о том, что отравление также является преимущественно женских рук делом и часто представляет собой одну из разновидностей магических практик[789].

Если какой-то мужчина бывал отравлен, первой подозреваемой почти автоматически становилась его супруга[790]. Подобные взгляды оставались доминирующими в западноевропейском обществе еще в раннее Новое время[791]. Только в конце XVI в. Иоганн Вейер предположил, что, в отличие от ядов, колдовские зелья в природе не существуют, и хотя отравителями чаще всего выступают действительно женщины, ведьмами назвать их нельзя[792]. Однако еще в середине XV в. во Франции идея о наличии связи между распутным образом жизни, занятиями колдовством и использованием ядов была весьма распространена — в том числе, среди судей. Так, в 1447 г. в Парижском парламенте рассматривалось дело некоей Симоны, супруги Жана Невиля, которая, как сообщалось в материалах процесса,

Очень похожая ситуация, на мой взгляд, складывалась и в случае с Масет де Рюйи, когда буквально все предрассудки средневекового общества, касавшиеся колдовства, сошлись воедино. Помимо негативного отношения мужа и свекрови именно они сыграли решающую роль в ее судьбе: наша героиня, как, впрочем, и Жанна де Бриг, оказалась казнена за преступление, которого, возможно, никогда не совершала. Вступиться за нее, подать от ее имени письмо о помиловании было решительно некому, хотя подобная практика, как мы уже успели убедиться, в этот период была весьма распространена. Очень многие «ведьмы» или женщины, воспользовавшиеся их услугами, получали королевское прощение за свои реальные или вымышленные проступки[794].

Однако Масет их примеру не последовала. Не смогла она и отсрочить вынесение приговора, что удавалось на протяжении почти года ее подельнице Жанне: она не имитировала беременность и не подавала апелляцию в парламент. Правда, она попыталась переложить ответственность за случившееся произошедшее на других людей: сначала на так и не представшую в суде «дочь повитухи» Жилет, а затем на Люсет, которую тоже по каким-то причинам не вызвали в Шатле, — но и это ей не помогло. Более того, признательные показания Масет после применения к ней пытки содержали столько «лишних» и нелицеприятных подробностей о ее личной жизни как до знакомства с Аннекином, так и после заключения с ним неравного союза, что никого, вероятно, не удивило, когда суд в результате признал ее виновной.

«Счастливый» брак, который поначалу представлялся нашей героине решением всех ее проблем, на деле оказался ловушкой, которая привела ее к гибели. И если у Колетт Ла Бюкет — даже после вынесения приговора — оставался по крайней мере шанс выжить, пусть даже и ценой потери привычного места жительства и круга общения, Масет де Рюйи такой возможности была лишена…

История злоключений Масет де Рюйи демонстрирует, что мечта практически любой средневековой проститутки завершить свою сомнительную «карьеру» удачным замужеством в действительности могла привести к самым неожиданным и не всегда удачным последствиям. Несмотря на огромный объем данного судебного дела, во всех подробностях задокументированного Аломом Кашмаре, нам сложно предположить, как наша героиня планировала выйти из создавшегося положения. Решилась бы она на бегство с любезным ее сердцу капелланом, уморила бы законного супруга при помощи подручных средств или продолжила бы оставаться частью семейства де Рюйи, терпя побои и насмешки мужа, свекрови и их ближайшего окружения.

Наличие в нашем распоряжении трех вариантов истории о событиях, произошедших во французском Гераре, конечно, позволяет узнать очень многое о личной жизни их непосредственных участников, несмотря на важные различия, присутствующие во всех этих версиях, а также на пытку, примененную к обеим подозреваемым. Местами — благодаря активному включению в повествование демонологического дискурса — история и вовсе приобретает фантастический характер, и нужно приложить определенные усилия, чтобы разобраться, где правда, а где — ложь.