Всё, чего удалось добиться — подтянуть колени к груди. Не знаю, сколько я пролежала так, в позе эмбриона, содрогаясь от холода и продолжая терять тепло вместе с жизнью. Горло уже саднило, из носа текли жидкие ручейки. Я шмыгала, но не могла собраться. Наверное, пару раз отключилась.

А потом снова, сука, включилась!

Потому что пелену мёртвого забыться проборонил рокот.

Неутомимые охотники, зараза. Когда же вы устанете и отстанете?

Тихо и осторожно, изображая черепаху, я сползла обратно в ледяную воду.

Хуже всего, что мои веки сомкнулись, когда только вечерело, а сейчас уже наступила чёрная, непроглядная ночь. Получается, неплохо я так моргнула: часов пять-шесть проморгала. Чудо ещё, что не замёрзла насмерть... Ох, твою же налево...

Гниль! Мы не получили эликсир вовремя! Теперь уже неважно, получится добраться домой или нет. Можно хоть сейчас выйти на растерзание: смерть от когтей и клыков легче, чем от разложения.

И я действительно обдумывала этот вариант, затаиваясь среди камышей и держа нижнюю челюсть опущенной, чтобы зубы не долбили чечётку, а дыхание оставалось тихим. Но всё же часть меня — та самая, которая велела замереть и сидеть здесь водяной крысой — не могла смириться с неизбежным. Надежда — это сучка, что умирает последней, вместе с тобой.

Свет луны и звёзд серебрил водную зыбь, но его катастрофически не хватало для моих слишком дневных глаз. Зато у чешуйчатых гадин зрение наверняка отлично сочетается с ночными прогулками.

Когда это красивое животное, помахивая хвостом-плёткой, вышло на берег, я ощутила, что по шее что-то ползёт...

Вопль ужаса и отвращение едва не покинул мою глотку, но пришлось подавиться им и закусить палец.

Наверняка это просто жук-плавунец или ещё какая-то членистоногая живность. Незачем паниковать. Нельзя лезть за шиворот, чтобы достать эту пакость. Да, ты не переносишь мелких противных тварей, а крупных — тем паче. Но сейчас придётся проявить актёрское мастерство и сыграть камень, иначе ты сдохнешь. Не потом, от заразы, а прямо сейчас: визжа поросёнком, которому распарывают брюхо и начинают жрать внутренности, когда те ещё не остыли.

Тоненькие лапки щекотали кожу, запутывались в волосках моей чудовищно неопрятной шевелюры. Зубы вгрызались в фалангу пальца, весь визг скрутился внутри тугим комком и одеревенел. Позже, если уцелею, он даст росточки в виде долго не проходящего мандража и передёргивания во всём теле от воспоминаний. Вот так и будем думать. О том самом «потом», когда «сейчас» закончится.

Ох, да в конце-то концов! У тебя сейчас под кожей больше живчиков, чем клыков в пасти рыщущей ящерицы. Возьми себя в руки! От пары жуков ты не помрёшь!

Чешуйчатый охотник переставлял лапы по песочку, обросшему куртинами сочных трав. Вытянутая голова подёргивалась, а глаза нет-нет да и отражали свет красными огоньками. Видит, зараза, всё он видит в темноте. А ещё чует: вон как ноздрями тянет.

Потом пришла страшная мысль: ведь слух у этих хищников тоже наверняка чудесный, а у меня сердце так колотится, что впору отпустить его на свободу — пускай плывёт вниз по течению без меня. А я здесь останусь, в тишине и одиночестве. В тёплой компании насекомышей и серпентоморфов.

Повезло, что шум реки забивает все прочие звуки.

Слюну я сглотнула медленно и очень осторожно да немного сильнее погрузилась, когда заметила, что зверюга обнюхивает тот участок прибрежного ила, где успела хорошенько полежать моя дохлая тушка. Наблюдать за происходящим из-за частокола стеблей было страшно до колик, но все молитвы вымыло из головы бурным течением, так что я совершенно позабыла взывать к Пресветлой Дее и её родственникам.

Может потому никакое внезапное событие не отвлекло голодную тварь — та вскинула голову на гибкой шее и повела носом в совершенно правильном направлении.

Когда её когтистые лапы зашлёпали по мелководью, я тихо набрала в лёгкие побольше воздуха — хотя после недавнего купания они работали не очень хорошо — и плавно ушла под воду с головой. Занырнула и всеми силами постаралась превратиться в свинцовую болванку, чтобы поскорее опуститься на дно. Ну, а то находилось не сильно далеко от поверхности.

В темноте под водой меня касались мелкие веточки, а может рыбки. Ночная тьма мешала видеть сквозь толщу, так что я даже не пыталась поднимать голову к поверхности, чтобы рассмотреть приближающуюся смерть, и очень надеялась, что мои волосы не болтыхаются у твари на виду странной белёсой мочалкой.

Довольно быстро лёгкие начали полыхать, а рот уронил серию пузырьков. Я не могла терпеть дольше, но заставляла себя продолжать задыхаться. В какой-то момент организм взбунтовался и сам подался наверх. Однако я постаралась высовываться без спешки и брызг. Осторожно: сперва макушка, потом лоб, глаза и... наконец-то ноздри!

О, божечьки мои родненькие, как же хорошо просто дышать!

Так, не хрипеть и не фыркать. Всасываем воздух медленно, тихо и глубоко.

Немного поозиравшись сквозь заросли, я заметила рептилию: та не нашла продолжение запаха, ведь с пяточка на берегу я никуда не двинулась. Наверное, она решила, что я ушла по воде, а потому сейчас ускакала дальше по косе и придирчиво обнюхивала песок и растительность. Она наклоняла морду к самой почве, чуть приседая и высоко задирая хвост, но передними конечностями в качестве опоры не пользовалась, разве что на миг-другой опиралась на камень или прихватывала сучья коряги.

Затем издалека послышался гортанный зов. Тварь подняла морду, ответила товаркам и, почти нехотя, побежала на сходку. Я не хотела думать, что мог означать услышанный ею призыв. Возможно, они просто меняют дислокацию, чтобы прочесать другую территорию. Может, нашли кого-то из моих подруг или лошадей.

Незачем об этом