чувствовала угрызений совести.

Ни малейшего чувства вины.

Именно это удивляло ее больше всего. Она выпустила в человека пятнадцать пуль. Она отняла жизнь, поставила крест на жизненном пути того, кто был младенцем, ребенком, подростком и вскоре должен был стать зрелым человеком, и при этом не чувствовала ни раскаяния, ни отвращения.

Сирил Капюсен погиб от ее руки. В облаке пороха, грохота и огня.

В борьбе за выживание.

Из-за спины Сеньона Людивина увидела, как один из офицеров подошел к Априкану и сказал, что ничего не найдено: ни огнестрельного оружия, ни скальпов, ни окровавленного белья, ничего, что можно связать с совершенными преступлениями.

– Продолжайте искать, – приказал полковник, – в доме полно закутков и разных ниш. Найдите мне что-нибудь.

Людивине было плевать. Он преступник, она видела его и не сомневалась.

Приехал и Ришар Микелис. Он держался незаметно. Как наблюдатель. Пока молодой женщиной занимался ее коллега, криминолог изучал дом. Именно он, тщательно осмотрев каждую комнату, посоветовал заглянуть в холодильник. Там оказалось два пластиковых контейнера с мясом.

– Проверьте содержимое. Готов поспорить, это не запасы говядины на ужин.

– А что? – спросил один из криминалистов.

– Останки последней жертвы.

Криминалист чуть не выронил контейнеры из рук.

– Ему нужно заглатывать добычу, – добавил Микелис. – Так он чувствует себя менее одиноким.

– Безумие! – сказал криминалист, хотя непонятно, к кому это относилось, к убийце или к эксперту.

Потом Микелис подошел к Людивине и просто кивнул ей, не говоря ни слова. На его лице читалось великое сострадание. Он знал, через что ей пришлось пройти. Он, специалист по насилию, преступным влечениям и убийствам, понимал прекрасно. Все это навеки запечатлелось у него на сетчатке, как бы всплывало бегущей строкой. Он знал те пустыни, по которым она скиталась, и знал, что худшее еще ждет ее впереди.

Он склонил голову и исчез в ночи.

Дрожь прошла. К Людивине возвращалось самообладание.

Мозг перестраивался, срочно определяя новые приоритеты.

– Надо отправить десант в Мор, – сказала она, когда Априкан снова оказался поблизости. – Мы должны добраться до деревни и остановить Брюссена, пока он все не узнал и не скрылся.

Полковник посмотрел на нее, как ей показалось, даже с некоторой жалостью.

– Я вылетаю туда со спецназом в четыре утра. На рассвете будем на месте. Сейчас идут последние приготовления.

– Я с вами.

– Ванкер, будьте благоразумны.

– Я только что убила его сообщника!

– Вот именно.

– Не поступайте так со мной, полковник.

Априкан придвинулся ближе, обращаясь только к ней и Сеньону, чтобы не слышали остальные бойцы:

– За этой стеной лежит мертвый парень, вы нашпиговали его пулями…

– Этот парень, как вы знаете, Зверь! Полковник, он напал на меня, я защищалась, я…

– Пятнадцать выстрелов? Скорее, вы дали себе волю и отвели душу!

– Я была напугана! Я запаниковала!

– Я-то вам верю, но Генеральная инспекция потребует точных объяснений, чтобы никто не смог обвинить вас в мести за Алексиса!

– Они получат свои объяснения! Только дайте мне довести дело до конца. Позвольте ехать с вами. Я хочу быть там, мне надо увидеть лицо Брюссена. Я знаю это дело лучше всех, это я нашла их имена в «Буа-Ларрисе», полковник, я смотрела Капюсену в глаза. Я в деле с самого начала! Я заслуживаю того, чтобы лететь с вами завтра.

Сеньон тоже не сводил взгляда с начальника.

Априкан вздохнул, а Людивина снова заговорила:

– Инспекция меня отстранит, по крайней мере на время, но я хочу закончить красиво. Я имею на это право. Я имею право!

– Инспекция запустит процедуру проверки не сразу, – поддержал Сеньон, – ее отстранят от дела не раньше чем через неделю или даже месяц.

– Я умоляю вас, – сказала жандарм.

Априкан покачал головой. Он ткнул пальцем в грудь темнокожего великана:

– Под вашу ответственность, Дабо. А вы, – тут же добавил он, наклонившись к Людивине, – не лезьте на рожон, мне не нужны неприятности, ясно?

– Спасибо, полковник.

Молодая женщина почувствовала такое облегчение, будто только что ее жизнь снова висела на волоске.

– А пока я буду тянуть с отчетом баллистической экспертизы, – признался он, – и поддерживать версию, что это была исключительно самооборона.

– Так и было, я оборонялась!

Априкан, похоже, не разделял этого мнения.

– Вы сильно превысили ее рамки, Ванкер. СМИ обвинят вас в том, что вы мстили за смерть коллеги. И я думаю, они не ошибутся.

Сеньон и Людивина ошарашенно уставились на своего руководителя.

– Хотя знаете что? Мне трудно вас осудить, – добавил он. – Вы останетесь в группе, пока я не получу от Главного управления формального приказа об отстранении вас от дела. Держитесь тихо, не привлекайте внимания. Я не хочу вас ни видеть, ни слышать. Дабо, ваш вертолет вылетает ровно в четыре часа. Рядом с вами будет свободное место. Я не хочу знать, кого вы берете с собой. Это ваша проблема.

51

Волны леса внизу сменяли друг друга. В бледных лучах рассвета верхушки деревьев напоминали бушующее море.

Черное.

Людивина следила за проплывающим пейзажем, надев наушники, – полет ее слегка оглушил. Почти два с половиной часа в вертолете, а до того – снотворное и короткий сон на диване в гостиной Сеньона, резкое пробуждение и навалившиеся воспоминания об ужасах прошедшего дня.

Каждый из пятнадцати выстрелов еще звучал в голове у молодой женщины.

В доме не обнаружилось никаких следов Лотты Андреа. Однако чуть дальше, на автостоянке, нашли припаркованный грузовик. Внутри Сирил Капюсен хранил свою величайшую ценность – рюкзак со всем необходимым для связывания людей, огнестрельное оружие, два ножа и скальпель. И главное – свою чудовищную маску. Она, несомненно, была изготовлена самим убийцей на базе армированной ортодонтической маски с челюстями, отлитыми из полимерной смолы, которые идеально смыкались и управлялись с помощью двух кап, надевавшихся поверх зубов. Получался рот, полный одних клыков, созданный, чтобы пугать людей.

И чтобы истязать.

Потому что убийца встроил туда хитроумную систему пружин, которая удесятеряла силу сжатия челюстей. Если сильнее прикусить капу, клыки резко защелкивались.

Убийце нужна была эта маска, чтобы кусать своих жертв, рвать их мясо, и он создал себе новое страшное лицо – морду с огромной выступающей пастью, которая защелкивалась, как волчий капкан.

Что за извращенные фантазии унес он с собой в могилу? Что за детство сформировало такой неуравновешенный ум?

Дитер Ферри добился успеха. Под его влиянием члены общины не только приняли себя без всякой негативной оценки, со всеми своими пороками и преступными влечениями, но и развились в настоящих, еще более страшных чудовищ.

Лопасти «Экюрея» заработали громче, вертолет внезапно накренился, сделал вираж и устремился к посадочной площадке.

Голос Сеньона, слегка искаженный микрофоном, окончательно вернул Людивину к