Русские атаковали 10-ю моторизованную дивизию, нами была оставлена Чернь. Фельдмаршал фон Клюге несправедливо упрекнул Гудериана в том, что он отдал приказ об отступлении. Гудериан попросил об отставке, и Гитлер удовлетворил его просьбу. 26 декабря в 13 часов в Орле он простился со своим штабом. У многих на глаза навернулись скупые мужские слезы. Вечер мы провели в тесной дружеской компании. 27 декабря в 9 часов последние воспитанники времен Вюрцбурга были лишены возможности пожать руку нашему командующему. Черной неблагодарностью со стороны фельдмаршала фон Клюге было его намерение добиться отставки Гудериана, и одновременно, что свидетельствовало о его нечистой совести, он боялся упреков в свой адрес. В ответ на такое поведение Гудериан вел себя по-рыцарски. Нас лишили отца.

Вечером мы встречались с представителем ОКХ, в прошлом генерал-квартирмейстером, а ныне генерал-лейтенантом Ойгеном Мюллером.

Он хотел ознакомить нас с дурацкими сентенциями, которые встречались и в речи Гитлера. «Пехота не может обороняться, когда она знает, что у нее в тылу находится подготовленная позиция. Командиры танковых войск слишком часто находятся под впечатлением происходящего на поле сражения. Фюрер, как на передовой боец в Первую мировую войну, лучше знает, чего можно требовать от немецких мушкетеров, чем командующий фронтом, который наблюдает за тем, как мерзнут и умирают его солдаты». Слова Мюллера мы сочли неискренними. Несмотря на его высокую должность, о таких приличествующих только тыловикам высказываниях мы говорили не стесняясь. Возможно, он понял не все из-за своей предвзятости. После отставки Гудериана мы впервые получили удовлетворение.

29 декабря внезапно, и слишком поздно, при морозе в минус 20 градусов на фронте появился майор Шмундт и попросил меня связать его по телефону со Ставкой Гитлера. Я услышал, как он обратился к своему помощнику майору Энгелю и сказал: «С генерал-полковником Гудерианом поступили несправедливо. Его оценка положения дел на фронте верна. Вся армия предана ему. Мы должны подумать, как мы можем уладить это недоразумение».

Гудериан был гениальным командиром бронетанковых войск. Он великолепно овладел этим инструментом, превратив его из обычного транспортного средства в боевое оружие. Он всегда вел свои войска вперед. «Мы должны обойтись без телефона?» – спросил его однажды начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал Гальдер. «Я воспользуюсь рацией», – был ответ. Он смог это сделать. Мы, радисты бронетанковых войск, были горды тем, что помогаем ему в этом. Его фото в бронетранспортере на фоне радиоантенны вошли в историю, как и изображения его предшественников в прежних войнах, сидевших в седле.

Генерал-полковник Рудольф Шмидт храбро сражался во главе своего 39-го танкового корпуса на Западе и Востоке. Теперь ему предстояло решить сложную задачу: понесшие большие потери 2-я армия и 2-я танковая армия должны были остановить наступление превосходящего противника в суровых зимних условиях[113]. Он попытался выполнить категорический приказ Гитлера не уступать ни пяди земли без его личного разрешения. Слабая тысячекилометровая телефонная линия, связывавшая фронт и Ставку фюрера в Восточной Пруссии, часто использовалась для передачи и приема самых нелепых указаний. Например, согласно приказу Гитлера необходимо было выяснить, действительно ли 18-я танковая дивизия при деблокировке наших частей, взятых русскими в кольцо под Сухиничами, намеревалась поставить впереди наступавших подразделений противотанковые орудия. У нас возникли большие проблемы. На левом фланге 4-й армии в образовавшийся опасный прорыв русские продолжали вводить свежие войска. В окрестностях Орла, где находилось командование армии, появились русские кавалерийские части. Как раз в это время были отведены в тыл отдельные немецкие кавалерийские дивизии для расформирования. Коменданту города выпала неблагодарная задача выстраивать линию обороны из тыловых частей обслуживания. Я отказался предоставить в его распоряжение полк армейской связи. У меня был на счету каждый человек, ведь мне приходилось поддерживать в рабочем состоянии протянувшиеся на многие километры линии связи. В дополнение к уже имевшемуся кабелю, тянувшемуся через заснеженные леса в направлении левого фланга и тыла, был проложен второй полевой кабель для дальней связи на линии Волхов – Жиздра. Шмидт звонил несколько раз в день командующим генералам обеих армий, призывая их к стойкости. Часто он вызывал меня и полковника Бальцера, обоих начальников армейской связи, и предъявлял к ней претензии, мы же считали – из-за протяженности ли кабелей, сырости и холода, – что все в полном порядке. Я мог утверждать, что Шмидт, в прошлом бывший связистом, сам параллельно подключил к своему телефону все сидячие и лежачие места в своей комнате.

Только прибегнув к дипломатической уловке, ему удалось установить причину плохой связи. Было принято к аппарату командующего генерала подключать второй – начальника штаба, который мог прослушивать приказы, передаваемые по телефону. Генерал фон Лангерман, получив по телефону приказ командующего армией генерал-полковника Шмидта, положился на своего начальника штаба, надеясь, что тот услышит его и скажет: «Слушаюсь!» Начштаба, однако, случайно позвонил на другой телефон. Случались и непредусмотренные обращения в служебном порядке. Начальник связи корпуса капитан Экмайер получил приказ, который он должен был передать в штаб армии. Он позвонил начальнику связи армии, и я обратился к начальнику оперативного управления штаба, чтобы он отдал мне приказ. Это тоже входило в обязанности начальника связи.

Был сбит русский самолет, везший на фронт фильмы. Рота пропаганды показала нам эти фильмы. Съемка военной хроники не уступала в качестве нашей. «Петр Первый»[114] был очень длинный фильм, отличавшийся великолепной игрой актеров и также мастерски снятыми массовыми сценами. Затем был «Разгром немецких армий под Москвой». Очень впечатляющими были кадры мобилизации жителей русской столицы, когда враг стоял у ее ворот. Показ последующего противостояния вражескому нашествию потребовал постановочных сцен. Потрясающая картина замерзших немецких солдат в тонких шинелишках, сменившаяся показом захваченной в большом количестве военной техники.

Мне пришлось поспорить с командованием группы армий «Центр». Начальство железных дорог ремонтировало одноколейную линию; оно потребовало для себя за это, руководствуясь какими-то правилами еще довоенного времени, три линии связи. Командование поддержало это требование. Поскольку на этом участке дороги стоял лишь один корпус, я намеревался передать только одну линию связи. В целом я получил поддержку со стороны генерала Оберхойзера, начальника связи группы армий. Когда главнокомандующий улетал в Смоленск, я должен был прийти на аэродром, чтобы лично обратиться к Оберхойзеру и его помощникам и прояснить спорные вопросы. И тут рутина будней была нарушена радостным известием, что меня командируют в Венгрию, чтобы передать мой опыт связиста, полученный на Восточном фронте, тем венгерским корпусам, которые будут участвовать на нашей стороне в сражениях 1942 г.