русский пулемет. Стреляли, когда я бежал через проход в заграждениях и не мог сделать ни шага в сторону, но случился явный недолет – очередь прошлась перед самыми моими ногами.

На следующий день прибыл генерал-лейтенант Тейзен, которому в окопах на передовой я описал ход боя. Затем он вручил заслуженные награды – 8 Железных крестов 1-й степени, 30 крестов – 2-й степени. Нам передали также качественный алкоголь и 50 сигарет за каждого пленного. Командир дивизии остался доволен. За последние месяцы не случалось брать в плен такое большое количество русских. Вылазки пехоты противника прекратились, но усилился артиллерийский обстрел, и авиация совершала налеты днем и ночью. Березовец также подвергался обстрелам и бомбардировкам, которые не причиняли нам особого вреда.

Природа после наступления поздней весны, казалось, наверстывала свое. Прекрасные цветы быстро превратились в подножный корм для лошадей и исчезли так же быстро, как и появились. Часто гремели грозы, пехота насквозь промокала от весенних ливней.

Обер-лейтенант Вюнш позвонил мне сообщить, что полковник Беденк становится с 1 июня моим преемником на посту начальника связи 2-й танковой армии. Итак, мне все-таки отказали, но я не был этим расстроен. Здесь среди храбрых людей я вел свободную жизнь. Я побывал в находившемся на фланге 262-й дивизии полку под командованием полковника Видмана. На левом выдвинутом фланге полка занимал позиции батальонный командир капитан Хельмке. Далее справа располагался 350-й пехотный полк под командованием полковника Панке – четвертый полк дивизии. Это был охранный полк для командующего прифронтового района. Здесь на каждое соединение приходилось 18 км линии фронта.

В штабе дивизии я познакомился с новым командующим армии генерал-майором фон Куровски, преемником полковника фон Либенштейна, который при генерал-полковнике Гудериане был ценным помощником командующего. В Сетухе подполковник Мейсснер торжественно открыл солдатское кладбище. Место было не узнать, грязный снег сошел, и стены моей квартиры очистились. Были речи, алкоголь и военная музыка.

7 июня генерал-лейтенант Тейзен отбыл на дрезине в отпуск; я остался его представителем в Арском.

Я занял пост в руководстве на одну ступень выше, сфера моей деятельности расширилась. Я имел представление о многих вопросах и раньше, но теперь мне приходилось заниматься ими вплотную. Я получил дружескую поддержку начальника оперативного штаба майора фон Фарнбюлера, одного из лучших немецких штабных офицеров. Офицером информационно-разведывательной службы был австрийский капитан запаса; он доложил о собранных разведданных. Молодой майор Фаунер из Регенсбурга, начальник материально-технической части в штабе, был артиллеристом. У него было непростое, требующее такта задание координировать работу старших референтов с руководством и друг с другом. Самым пожилым был дивизионный врач доктор Шюц, который часто сопровождал меня на боевые позиции. Он оказывал мне большую помощь в налаживании доверительных отношений с частями. Мы встречались с очень молодыми и старыми военнослужащими, которые выглядели болезненно, обсуждали с командирами рот очередность отпусков или возможность кратковременного отдыха в солдатском клубе дивизии в Орле.

Условным знаком дивизии был силуэт собора Святого Стефана в Вене, который рисовали на автомобилях. Необходимой информацией владели дивизионный интендант, дивизионный ветеринар и специалист по оружию и аппаратам связи. Самым серьезным образом я подходил к исполнению обязанности «третейского судьи», поскольку мне непосредственно подчинялся военный судья. Он был человеком гуманным. В спокойной обстановке позиционной войны почти не было никаких преступлений и эксцессов. Судья подавал мне докладную обо всех имевших место нарушениях, и окончательный приговор – в большинстве случаев условный – передавался мне на утверждение.

Затем я снова осматривал район обороны начиная с позиций 482-го пехотного полка, заканчивавшихся на правом фланге 45-й пехотной дивизии. В отличие от нашей дивизии, в которой передний край обороны, проходя по сплошным траншеям, примыкал к передовой, здесь боевые посты были выдвинуты вперед, и они часто подвергались атакам противника. Несмотря на поддержку тяжелых тыловых орудий, защищать позиции было сложно.

11 июня рано утром в 4 часа мне позвонил Фарнбюлер и сообщил, что русские тремя батальонами атаковали позиции капитана Хельмке и двумя батальонами роту капитана Кудернача. Противник в отдельных местах вклинился в нашу передовую линию обороны. Фарнбюлер, для организации контратаки, в необходимости которой мы нисколько не сомневались, просил меня приехать к нему. Вместе мы отправились к командиру 462-го батальона. По дороге над нами появилось несколько бомбардировщиков, вначале мы приняли их за немецкие; оказалось, что русские с их помощью решили поддержать атаку. Когда мы прибыли на место, велся интенсивный артиллерийский и пулеметный огонь. Хельмке и Кудернач доложили обстановку и предложили нанести удар противнику во фланг с юга двумя взводами под командованием лейтенанта Гюнтера. Мы обсудили вопросы огневой подготовки и поддержки. Я стоял на противоположном склоне холма, на наблюдательном пункте рядом с командиром артиллерийского батальона. Когда в действие вступила наша штурмовая группа, из укрытий, находившихся на расстоянии до полутора километров, высыпали сотни русских. Они обратились в бегство. Тогда отовсюду неожиданно появились политруки, которые снова погнали вперед всю эту массу народа. Эти людские волны, перекатывавшиеся взад-вперед прямо под нами, представляли собой прекрасную цель для нашей артиллерии. Русские не устояли под контрударом лейтенанта Гюнтера, который вышел из боя с девятнадцатью пленными и доложил, что передовая линия свободна от противника. Напоследок в нашу сторону выстрелило одно-два орудия.

Когда мы возвращались в расположение нашей части в командирском автомобиле, на низкой высоте подлетели два русских бомбардировщика, давших оглушительный залп из своих пушек. Нам оставалось несколько секунд на то, чтобы остановить автомобиль, выскочить и спрятаться под ним. В этот раз нам повезло.

На следующий день вместе с Фарнбюлером мы побывали у командира 293-й пехотной дивизии майора Мюллера, крупного специалиста «от инфантерии». Нас пригласили к завтраку. Затем я задал ему вопрос, почему наша пехота – в отличие от русской – до сих пор не имеет винтовок с оптическим прицелом. Они вскоре будут приняты на вооружение и будут лучше русских – был его недовольный ответ. Генерал-полковник Гудериан часто говорил о том, что генерал-полковник Фромм отказывался от этого современного оружия, потому что оно расходует слишком много боеприпасов.

Затем я намеревался осмотреть позицию полка. Но это было невозможно. В ширину она протягивалась на километр и шла непосредственно по берегу Зуши. Там не было никаких ходов сообщения. Так что снабжение частей осуществлялось только по ночам. Ночами доставляли довольствие и вывозили раненых. Невозможно было увидеть ни одного человека днем в окопах. Это были для 262-й пехотной дивизии само собой разумеющиеся вещи. На полдороге выше позиций находилось пулеметное гнездо. По крайней мере, уж его-то было необходимо осмотреть. Раздалось несколько выстрелов из орудий,