распутицы, что казалось мне делом невозможным. Неожиданно 25 апреля представилась возможность добраться туда на дрезине вместе с инженером-железнодорожником, который на участке Орел – Ворошилов должен был проверить ширину колеи и состояние рельс.

На конечной остановке меня встречал генерал-майор Шротер, бывший командир 482-го пехотного полка, назначенный теперь комендантом Бреслау, вместе со своим адъютантом капитаном Ваксманом. В течение часа, перед тем как покинуть расположение части на дрезине, он рассказал мне о положении дел в полку, успешными действиями которого двумя днями ранее он мог по праву гордиться. С наиболее важными вопросами мне предстояло ознакомиться самому.

В Ворошилове были две верховые лошади и небольшая одноконная повозка, на которую и был погружен наш багаж под присмотром моего вестового ефрейтора Шрётера. После семи лет моторизации я снова сел на лошадь и отправился вместе с Ваксманом сквозь снег и слякоть на командный пункт полка в село Сетуха. В наступавших сумерках отдельные убогие строения производили безотрадное впечатление; самый жалкий вид был у домишка Шротера, который, в мудром предвидении холодной русской зимы, будучи старым кавалеристом, велел обложить для тепла конским навозом все стены вплоть до крыши. Дом глядел на улицу двумя оконцами, и оставалась свободной дверь. В прихожей спал мой вестовой Шрётер, в единственной комнате, занимая ее почти полностью, стояла французская латунная кровать, стол и стул. Фон Шротер, подобно капитану военного корабля, обедал в одиночестве и только вечером в субботу сидел вместе со своим штабом. Я не собирался в ближайшие несколько недель, пока мне предстояло временно исполнять обязанности командира полка, предпринимать какие-либо нововведения.

Командиру дивизии генерал-лейтенанту Тейзену, находившемуся на расстоянии 16 км в селе Арское, я доложил о своем прибытии по телефону, так как никакой транспорт вот уже несколько месяцев в деревню не ходил. Эвакуация раненых, подвоз продовольствия и боеприпасов осуществлялись на легких подводах. В следующее воскресенье я ознакомился с Сетухой.

На месте крестьянских дворов, уничтоженных во время революции и гражданской войны, бурно росли кустарник и крапива. Полуразвалившуюся православную церковь все еще увенчивал купол. Из кирпичей разрушенных подворий местные жители понастроили убогих домов, которые населяли не более ста женщин, детей и стариков. На кладбище, с которого в революцию вывезли все кресты, крестьяне оплакивали своих почивших. Капитан Ваксман, еще молодой офицер, по карте обрисовал мне наше положение.

После активных боевых действий в декабре дивизия окопалась в снегу. Теперь высокие сугробы оседали и быстро таяли. В связи с этим надо было снова отрывать окопы, заниматься полосой препятствий и минными полями, намечать сектора обстрелов. Предстояло много работы для бойцов, чтобы обеспечить свою безопасность и укрепить оборону.

262-я пехотная дивизия была сформирована в Вене во время мобилизации на основе учебных частей 44-й и 45-й пехотных дивизий, в ней были как австрийцы, так и «имперские немцы». Теперь одну треть ее составляли офицеры и унтер-офицеры; две трети личного состава были австрийцами, остальные – призванные из Северной и Южной Германии. Дивизия сложилась в ходе войны 1939 – 1940 гг. в Пфальце и в тяжелых боях во Франции, в Русской кампании в составе группы армий «Юг». Никогда среди военнослужащих, уроженцев разных мест, не возникало недоразумений или открытых конфликтов. В штаб полка входили Ваксман, полковой врач и офицер для поручений обер-лейтенант доктор Шаффран из Северной Германии, ветеринар полка доктор Нойбахер – брат бургомистра Вены, и интендант лейтенант Пфлегер, австриец.

В Сетухе располагались подразделения 14-й пехотной роты, командовал ей австриец Вицихл. Я проверил их готовность к отражению танковой атаки. Почти все вечера я был занят тем, что писал письма домой, на которые – вот так работала полевая почта – я получал ежедневно ответ. Также я читал имевшиеся в части книги, иногда раскладывал пасьянс; газеты приходили нерегулярно. Тогда, да и позже, я всегда интересовался тем, что читают мои младшие офицеры, коротая долгие ночи, зачастую при скудном освещении. Это были сборники сентиментальных преданий или исторические романы Мирко Елузича, рисовавшие впечатляющие портреты исторических личностей, с которыми мы были знакомы еще со школьной скамьи.

Следующие два года я был самым тесным образом связан с пехотными войсками. Я ежедневно совершал обход передовой линии, за исключением воскресенья. В этот день я не обременял поручениями своих подчиненных, только мой адъютант и первый офицер бывали на передовой. Циркуляры и всякие «указания сверху» были не по мне. Людей, которыми нужно было командовать и давать ответственные задания, можно было узнать только на позициях в боевой обстановке. О враге можно было судить, только соприкоснувшись с ним на передовой. Я не допускал мысли о том, что пехотинцы-ветераны могут несерьезно отнестись к моим приказам из-за моей изначальной принадлежности к связистам. И действительно, ничего подобного с их стороны замечено не было. Молодые пехотинцы охотно перенимали опыт старых солдат, которым однажды уже пришлось воевать на протяжении четырех с лишним лет. Многое из прошлого опыта повторилось. Была только одна существенная разница.

Если во время войны 1914 – 1918 гг. соединения, воевавшие в окопах на передовой, время от времени отводились для отдыха в тыл, то здесь, в России, один и тот же состав бессменно находился на передовой линии. Не существовало никаких резервов, лишь отдельные части временно отводились на отдых. Полоса обороны полка составляла 9 км, батальона – 3 км. Командиром 3-го батальона был молодой обер-лейтенант Шталер, 2-го – капитан Циер, 1-го – майор Мецгер моего возраста. Участок обороны был протяженным, окопы и ходы сообщения отрыты недостаточно глубоко.

Снег таял быстро, но земля была еще мерзлой и не пропускала воду. Между нами и противником лежало открытое, слегка холмистое пространство без каких-либо признаков растительности, которое полого понижалось в направлении реки Неручь, протекавшей в 1 – 2 км от нас. Вдали на расстоянии 10 км виднелись развалины города Новосиль за рекой Зуша, в которую впадала Неручь.

Передовые русские окопы находились на расстоянии 100 – 300 м. Боевые успехи наших солдат, достигнутые несколько дней назад, придали им бодрости. Все же по ним было заметно, что они сильно устали. Сказалось перенапряжение многих месяцев фронтовой жизни; даже у самых выносливых бойцов силы были на исходе. Верхом я объехал все батальонные штабы, затем пешком обошел все участки обороны батальонов, потратив на каждый от четырех до пяти часов, поговорил с солдатами об их нуждах и боевых задачах, дал указание командирам рот и взводов, касательно секторов обстрела и оборонительных укреплений. Стояла отвратительная апрельская погода, каждый день шел дождь со снегом. Иногда какой-нибудь сострадательный командир батальона или