Он ненавидел и любил человека, свысока вещающего что-то о преступлениях и их искуплении. Был готов слушать его всю свою оставшуюся жизнь и в то же время боролся с желанием закрыть уши ладонями, сжаться в комок и постараться забиться в самую глухую нору.

Димен не знал, что видит перед собой демона в человеческом обличье, зато хорошо понимал: происходит что-то дурное.

А слова проповеди все лились и лились на двор, благодатным дождем орошая открытые гласу одержимого прибоженного души. И в какой-то миг этих капель стало так много, что сирота Сого попросту захлебнулся. А что делает человек, наглотавшийся воды? Правильно, пытается от нее избавиться. Выплюнуть. Выхаркать. Извергнуть из горла прочь.

Димену повезло, что он стоял в самых задних рядах и никто не повернул головы, услышав странные приглушенные звуки за своей спиной. Конечно, едва только сознание покинули предыдущие слова, как на их место поспешили новые, но они упали не на уже подготовленную, а на опустошенную почву и потому отскочили от нее, как сухой горох.

Прибоженный говорил о наказании. А наказывать собирались некую женщину, судя по рассказам очевидцев, осмелившуюся возразить верховному бальге. К тому же собирались наказать не ее одну, а всех, кто окажется рядом. Собирались…

Димен отчетливо понял только одно: скоро прольется кровь. Очень много крови. И она будет принадлежать вовсе не одержимым, а самым обыкновенным людям. Таким, к примеру, как он. А все только потому, что одному-единственному человеку вдруг захотелось отомстить? Нет. Так не должно быть!

Его шатало из стороны в сторону, как после обильного возлияния. Мысли путались, то цепляясь одна за другую, то вновь разбегаясь по разным уголкам сознания. Но где-то далеко-далеко за тем, что видели глаза, и тем, что слышали уши, постепенно крепло нечто, прежде незнакомое сироте Сого.

Оно не было желанием. Даже наоборот. Желание ведет человека за собой, беря под руку, маня загадочной улыбкой или лукавым взглядом. А то, что охватило Димена, было совсем другим. Оно не спрашивало: «Пойдешь ли ты за мной?» Оно приказывало, да так, что ослушаться не смог бы даже самый гордый и непокорный человек. Оно вцепилось в волосы и потащило. Куда-то вперед.

Сирота Сого еле дождался мига, когда внимание всех собравшихся во дворе устремилось к обнаженному телу прекрасной девушки. В другое время он и сам был бы не прочь пройтись взглядом по ее хрупким изгибам, но сейчас лишь равнодушно отстранился, ведь все его существо было занято мыслью не менее простой, но намного более важной. Люди не должны умирать просто так. Та женщина ведь никого не убила на площади. Не обнажила оружие. Не вступила в схватку. Пусть ее слова не понравились верховному бальге, но он мужчина, а значит, должен быть снисходителен к женским слабостям, иначе…

Прежний Димен Сого, всегда следующий собственным желаниям и стремлениям, никогда бы не поверил в то, что у человеческой жизни может быть не один хозяин. Нынешний Димен Сого, окончательно потерявший почву под ногами и не видящий ничего перед глазами, шел, ведомый чем-то за гранью желаний и приказов. Шел, не оглядываясь назад, хотя именно в его прошлом и крылся секрет настоящего, секрет, позволивший недокровке устоять перед очарованием демона.

Прошлое очень часто не хочется вспоминать, но это не значит, что оно пребывает в забвении. Человек состоит из одного только прошлого. Все решения он принимает лишь на основании опыта, а что есть опыт, как не тщательные записи в дневнике жизни о прошедших днях?

Димен Сого не знал, что должен быть благодарен своей памяти. Не знал, что вообще должен быть благодарен. Он просто шел вперед. Туда, куда вела его человеческая суть, сотканная из мириад мгновений, промелькнувших с момента рождения.

И сейчас…

Вот она совсем рядом, а вот уже на шаг в стороне.

Короткий всплеск дрожи. Тело, застывшее испуганным камнем. Крошечный, почти детский мизинец в моих пальцах, в самых кончиках.

Божий выбор? Да. Человеческая дерзость? Без сомнения. Каждый в этом дворе хитер, но моя хитрость смелее прочих. Или попросту наглее и бесцеремоннее.

Остренькие лопатки под тонкой, золотистой, кажется, почти прозрачной кожей. Покорно опущенные плечи. Только с волосами непорядок. Цвет не тот. Должен быть черный, густой, чуть тускловатый, как будто локоны напитаны влагой. Влагой, пролившейся с небес. У нас ведь бывает дождливо вёснами.

У нас… Но не здесь.

Черные пряди, змеящиеся по спине. Имя, всплывающее из какой-то мутной глубины. Лодия. Почему она до сих пор со мной? Кто виноват? Любовь? Желание что-то исправить? А была ли вина? Было ли преступление?

Капли соленой испарины на узкой спине. Искусанные в кровь губы. Борозды царапин от ногтей на ладонях, наконец разжавшихся…

Да, так все и было, а значит, я все-таки виновен. И значит, вина должна быть искуплена.

Целая вечность, потраченная на размышления. Целая вечность на то, чтобы отказаться от принятого решения и снова вернуться к нему. Завершенный виток спирали. Взгляд Лус, устремленный на меня. Взгляд, сквозь пелену которого проступила было надежда. А следом — прежняя темнота. Безвольная и бесстрастная.

Рука, поднятая в указующем жесте. Ее рука.

— Выбор сделан! Взойди же на ложе искупления, чужеземец!

Это голос прибоженного, звенящий торжеством и чем-то еще, похожим на перетянутую струну. Кажется, вот-вот порвется.

Гул недовольства смолкает лишь после того, как молитвенно сложенные ладони прячутся в складках белоснежного одеяния, предваряя новую реку слов:

— Ее вело Провидение божье. Только оно одно могло мудро избрать из всех вас того, кто дальше прочих от небесной благодати. Только оно могло назначить первым из палачей того, кто верует недостаточно истово. Только оно могло подарить право первого шага тому, чья дорога длиннее и труднее вашей… Следуйте же к ложу, избранные.

Взмах рукава, похожего на крыло диковинной птицы. Черные мундиры и лица над ними. Черные. А ведь должной быть иначе. Не знаю, как именно, но только не так.

Проход, ведущий к дверному проему. Проход, окаймленный рядами молчаливых людей, нетерпеливо и все же послушно ожидающих своей очереди. Дорожка свечей на полу. Череда огоньков под ногами. Звезды, ведущие меня к заветному ложу? Путеводные знаки?

Лус — на моих руках, легкая, безропотная, затаившая дыхание. Лишь пальцы сцеплены в замок, такой крепкий, что кожа на костяшках заметно белее.

Мои шаги торопливы, даже слишком. Они недостойны благости, изливающейся с сияющей вершины милости, подаренной мне богами. Терпение почти на исходе, и не у меня одного: позади дышат надсадно и жадно.

Пинок, после которого дверь глухо чавкает, закрываясь. Теперь мое спокойствие снова со мной. Не в полной мере, непохожее на привычное, но хоть какое-то. Оно мне необходимо, ведь сердце уже не стучит, а скачет.

А что дальше?