Босые ноги Лус на холодном полу. Тихий вздох. Узкая, чуть шире обычной скамьи, кровать. Белая ткань поверх ожидающего нас ложа. А лучше бы была черная, сливающаяся с темнотой, висящей под потолком комнаты.

Бледные губы поджаты, во взгляде нет ничего, даже вопроса.

Само послушание. Сама покорность. Мечта любого мужчины, уставшего от сражений. Сокровищница, готовая распахнуть свои двери по первому же велению. По первому же знаку.

Что дальше?

Свечи вокруг искупительного ложа. Шипение расплавленного воска, встречающегося со своими холодными братьями. Треск смеющихся фитилей. Недобрый такой смех. Злорадный. Чему радуетесь, насмешники?

Свет, поднявшийся немногим выше наших коленей. А дальше — ни-ни, как будто воздух вдруг стал тверже камня. Причудливые тени на наших лицах. Тени, насильно обрядившие нас в карнавальные маски.

Мерцание огоньков, пламя факелов, отсветы на полированной тысячами ног брусчатке: ярмарочные гуляния в самом разгаре. Возбужденные голоса. Неровно колышущиеся тела. Прерывистое дыхание, замирающее в предвкушении представления.

Какого? Все того же. Непорочная девица и кавалер, вдохновленный ее красотой, — история древняя как сам мир. Она забавна и надоедлива, простодушна и жестока, но каждый раз актеры стараются, как в первый и последний. И сегодня главная роль у меня.

Но какова должна быть следующая реплика? Какая сцена на очереди?

Лус, сидящая на краешке кровати.

Морщины складок, разбежавшиеся по равнине простыни.

Нет, следующие слова написаны не для моих уст.

Пауза. Долгая. Но она может стать еще длиннее, потому что исполнитель из меня никудышный. Я не знаю, что делать дальше, если не слышу приказа, а командир остался где-то там. Во дворе.

Он указал мне путь, и я помню каждое слово. Грехи, с рождения копящиеся в человеке. Искупление, которое иногда смывается лишь пролитой кровью. Я знаю все это. Я готов шагнуть дальше, если бы не странный узел, неподъемной тяжестью сковавший ноги.

Сон, способный сделать возможным любое чудо. Сон, разрешающий самые вольные вольности. Край скалы и мир, простирающийся под ним. Мир, открытый для меня. Подарок. Безраздельное владение. Но широта моего взгляда слишком ничтожна, чтобы охватить все, что смотрит на меня с той, другой стороны. Мешают шоры марева на глазах. Граница зрения дрожит, как воздух над раскаленными камнями печи. Дрожит точно так же, как и я сам, но это не лихорадка. Сердце, силящееся выпрыгнуть из груди. Если бы еще знать, зачем ему вдруг понадобилось меня покидать…

Нет, это не сон. Это явь, такая настоящая, что скулы сводит судорогой. Я ведь нахожусь здесь не просто так, а чтобы что-то исполнить.

Поручение. Важное. По крайней мере, таково оно для меня, а значит, может случиться все, что угодно, прежде чем я достигну цели. Я готов? Да.

Кровь. Насилие. Смерть. Девушка, обреченная на муки. Мужчина, назначенный палачом. Всего лишь клочок ковра с неясным рисунком. Всего лишь мгновение. Я перешагну его, отдайте только приказ.

Марево, густеющее не по минутам, а по вдохам. Слезы на глазах. На наших глазах, только в ее взгляде вопрос, а своего мне не дано увидеть.

Темный взгляд, охваченный беспокойством. Беспокойством за… меня?

Ей следовало бы думать о собственном будущем, хотя оно и незавидно. Волноваться из-за кого-то другого? Ставить чью-то жизнь превыше той, что когда-то наделили тебя самого? Это же так… Глупо. Глупо?!

Это слово и вправду сейчас в моих мыслях? В мыслях человека, потратившего половину прожитых лет на то, чтобы быть тенью других людей, из которых вряд ли нашелся хотя бы один достойный? Или мое прошлое тоже только сон, монотонный и беспросветный?

Не было тысячекратно исхоженных улиц Веенты? Не было хитроумных уловок Атьена Ирриги, умеющего отыскать выгоду даже на дне вычерпанного досуха кувшина? Не было беспомощной злости, неспособной вдохнуть в тело прежние силы? Не было…

— Не причиняй ей вред.

Голос. Звонкий. Но это не голос Лус, ее губы по-прежнему неподвижны, как и взгляд. Взгляд, постепенно наполняющийся мелкой удивленной дрожью. И мне бы стоило удивиться, только почему-то не получается.

Как ему удалось бесшумно проскользнуть в дверь, с его-то увечной ногой? А вот надо же, ухитрился. Правда, такому тщедушному тельцу должно было хватить и совсем маленькой щели, чтобы протиснуться внутрь, а предатели-петли промолчали.

— Не причиняй ей вред.

Интересно, куда делась его рубашка? Последний раз, когда мы виделись, мальчишка был одет и выглядел если не смирившимся со своей судьбой, то достаточно спокойным, а сейчас кажется, будто его лихорадит. Кажется, что мы с ним дрожим в одном и том же ритме. А может, только одного меня трясет. Точнехонько в такт звукам детского голоса:

— Не причиняй ей вред.

Я знаю его. Я помню: он чем-то важен. Важнее, чем кажется.

Он ниже ростом, чем я, ниже, чем Лус, и свет почти добирается до его лица. Но даже если бы в одночасье все свечи вдруг потухли, мне не удалось бы никуда скрыться от его взгляда. От двух угольков, пылающих алым пламенем.

Двух угольков?

Всколыхнувшееся марево накрывает глаза ленивой волной. Нет больше комнаты, нет линий и цветов — одна странная круговерть, посреди которой злобно скалится безволосая девчонка, собирающаяся натравить на меня…

Демон. Он — демон. Он должен сидеть под замком.

— Как…

Это еще не реплика, а всего лишь попытка, проваливающаяся в самом начале. Мой вопрос не нужен. Бессмыслен.

Его руки по локоть в крови. В его собственной. Сеть порезов на коже, частью глубоких, частью поверхностных. Пара пальцев, согнутых так, как они вовсе не должны сгибаться.

Если на его пути высились преграды, он ломал их, чтобы прийти сюда. Ломал, не щадя полученного в распоряжение тела. Но ради чего? Или… ради кого?

— Не причиняй ей вред.

Лицо ребенка, перекошенное гримасой то ли боли, то ли отчаяния, то ли решимости, а может, всем вместе и сразу.

— Не причиняй ей вред.

Он упорен в своем решении. Но чего хочет добиться? О чем он говорит, все настойчивее и настойчивее?

Новая волна перед глазами. Более высокая. Более сильная. И куда прозрачнее предыдущей. Взгляд устремляется за ней. Поворачивается. Кажется, что я смотрю куда-то внутрь самого себя, а в следующее мгновение снова встречаю на пути красные уголья. Еще раз. И еще.

Голова кружится. И с каждым кругом в мои уши молотом вбивается снова и снова несколько остающихся неизменными слов:

— Не причиняй ей вред.

Не крик. Почти шепот, словно силы иссякли вместе с кровью, покинувшей пальцы. Но для меня — настоящий гром.