Варюшка словно понимала, склоняла головку то в одну, то в другую сторону, неохотно клевала надоевшую пшённую кашу и снова скрипучим старушечьим голосом повторяла:

— Варюшке...

— Скоро, скоро выпущу тебя на вольный воздух, — повторяла Маргарита. — Вот дойдём до Стокгольма, будешь вольной пташкой, там, вероятно, надолго остановимся...

Но всё продолжалось и продолжалось это медленное продвижение, этот тягостный переход, лишь изредка прерываемый небольшими стычками с отрядами шведских волонтёров.

С тревогой и волнением всматривался Александр в бескрайнюю гладь белой пелены, укрывавшей Ботнический залив Балтийского моря. Где-то там, много южнее, Балтийское море, хоть и холодное, ледяное, но незамерзающее — потому и стоит много столетий на страже этой водной дороги шведский флот и не пускает русские корабли из Санкт-Петербурга на просторы Атлантики. А здесь гуляет по заливу северный ветер, метёт позёмку, опускает туман на белые поля.

Можно ли пройти по льду, не прогнётся ли тонкая корка под тяжестью тысяч людей и лошадей, не провалятся ли тяжёлые колёса артиллерийских орудий в тонкую настилку из воды и льда?

Одна за другой отправлялись в далёкие разведки группы лыжников, проверяли состояние льда, промеряли глубину в полыньях, курившихся паром, намечали дорогу через залив. И главная мысль была — устоит ли этот естественный мост, не потопит ли коварный залив всю армию, не сделает ли недоступной столицу соседнего королевства?

Но сильные морозы как будто способствовали русским. Лёд всё больше и больше затягивался снегом, всё более и более выдерживал груза, и настал день, когда все лыжники в один голос повторяли — лёд устоит, словно бы сам дед Мороз выстелил ледяную дорогу перед русскими войсками.

Не все дошли до противоположного берега. Огромные полыньи разверзались перед солдатами, поглощали тела, проваливались пушки, лошади били ногами по тонкой корке льда, всё сильнее обрушивающегося под их копытами.

Из щели в закрытых окошках кареты видела Маргарита и утопавших, и бьющихся в агонии лошадей, застрявших в ледяных торосах, и пыталась было выскочить, помочь, облегчить, но понимала, что не может этого сделать, и только молилась Богу.

Но вот первые линии достигли другого берега залива, и сразу же началась канонада. Хоть и не ждали шведы такого подвига от русских войск, но на подступах к столице заблаговременно соорудили почти неприступные укрепления.

Полки русских с ходу обрушились на них, окрылённые тем, что преодолели коварный залив, что под ногами больше нет воды, а есть крепкая, твёрдая земля.

Под самое утро, перед восходом бледненького, жалкого солнца, Маргарита выбралась из коляски. Студёный ветер как будто поутих, буран прекратился. Его заменил огонь из пушек и ружей с вражеских редутов.

Впереди шли в атаку солдаты, где-то там, среди них, был Александр, а Маргарита размяла ноги, открыла клетку с Варюшкой, так давно не взмахивавшей крыльями. Галка потопталась на снегу, похлопала могучими крыльями, пробежалась по рыхлому снежку и взмыла в воздух, уже просеченный тонкими голубыми лучиками, розовевший на глазах.

Она кружилась над солдатами, атакующими боевые укрепления, над взрытыми валами шведских редутов, опустилась ниже и плавно пронеслась над всей линией русских полков.

Маргарита следила глазами за своей птицей. Варюшка носилась в высоте, устремлялась вниз, затем снова взмывала. Хорошо ей было там, в вышине, даже ружейный треск и гром орудийных залпов не тревожили её. Давно не наслаждалась она свободным полётом, давно не кувыркалась в синем воздухе, не парила над миром.

И вдруг Маргарита увидела, как птица словно споткнулась, огненные осколки распороли перья, тихим дождём замерли они в воздухе на короткое мгновение, потом плавно начали опускаться на землю.

А сама Варюшка, кувыркаясь, пыталась взлететь, неслась прямо к Маргарите, теряя на лету и перья, и кровь. Мокрым красным комком она упала к её ногам и вытянула маленькую головку с налитыми кровью глазами, словно хотела что-то сказать своей хозяйке, но из разбитого горла доносилось лишь шипение.

Маргарита схватила разодранное тельце своей любимицы, прижала к себе, невзирая на кровь и трепещущие перья, ощупала его.

— Только не умирай, Варюшка, — захлёбываясь слезами, шептала она, — только не умирай, я тебя выхожу, вылечу, я тебя согрею...

Но мокрый окровавленный комок перьев уже не был Варюшкой. Раз и другой дёрнулась птица на руках у Маргариты и замерла, свесив голову набок, плотная плёнка затянула остывающие глаза.

— Варюшка! — кричала Маргарита. — Что же это, как же это?

Лишь гром пушек да ружейные залпы были ей ответом.

Она стояла посреди снежного пространства, кровь птицы стекала с её пальцев и падала на белое полотно, пятная его. Мягкий комок распустился в руках Маргариты, и она поняла, что её любимицы больше нет на свете.

— С Варюшки начнутся мои потери, — вдруг с ужасом прошептала Маргарита и устремила взгляд вдаль, туда, где русские солдаты штурмовали укрепления шведской столицы.

Бой продолжался недолго. Изумлённые неожиданным появлением сильной русской армии с той стороны, откуда её вовсе не ожидали, ошеломлённые бурным натиском, шведы выслали парламентёров. Им важно было продержаться, чтобы не допустить захвата столицы, падения самого шведского государства.

Русские миролюбиво согласились на перемирие.

Пока договаривались вчерашние противники, пока шли согласования и увязки, в Стокгольме произошла революция. Так долго добивавшийся трона герцог Зюдерманландский Карл уговорил знатные круги столицы свергнуть его племянника Густава Четвёртого, приведшего своей своенравной политикой к краху всю страну. Густава свергли. Карл, под именем Карл Тринадцатый встал у руля политики Швеции. Он был хитёр и пронырлив, провидел будущее и постарался заключить с северной соседкой мир. Пусть позорный, наносящий урон всей стране, но мир — любой ценой.

С самого раннего утра Маргарита поджидала гостей. Много раз выбегала она на высокое резное крыльцо с резным же навесом над ним, всматривалась в даль подъездной аллеи, в закрытые створки деревянных, высоких, украшенных резьбой ворот. Но стоял на часах сторож у ворот, створки не открывались, и никто не спешил по дорожке, усыпанной колотым кирпичом, к резному крылечку.

Только в этом маленьком местечке Тучковы устроились с относительным комфортом и уютом. Прежние хозяева усадьбы, старого господского дома, проживали в самой России, лишь изредка наведывались в своё имение и с радостью предоставили генеральской семье Тучковых дом для постоя. Маргарита радовалась тому, какой тихий тенистый сад окружает его, какая неспешная речка протекает под самым взгорком, на котором построен был большой кирпичный дом. Она ликовала, что после стольких лет странствий по военным дорогам, стольких испытаний, стольких временных жилищ вроде крестьянских изб и палаток пришло время и для домашнего уюта. Правда, и после шведской войны ещё немало дней скитались они по дорогам России, даже сына Николеньку родила она в трудной дороге, среди распутицы и грязи. И теперь здесь, в этой барской усадьбе, наслаждалась она относительным покоем, устроилась широко и уютно.