столешнице и наблюдать за тем, как Пит с каждым вздохом все сильнее и сильнее разрушает себя изнутри, наверняка изобретая тысячи причин провалиться под землю прямо сейчас. Мне хочется сказать, что все вовсе не так, но слов не находится ни у меня, ни у него.

Мгновения складываются в секунды, и каждая из них становится все тяжелее предыдущей. И когда он, наконец, сдвигается с места, начиная отступать к лестнице на второй этаж, я чувствую странное облегчение, будто получая официальное разрешение окончательно расклеиться и дать рыданиям одержать над собой верх.

Неужели всегда будет так? Будет ли хоть один малюсенький шанс, что однажды Пит не будет бояться, что внезапно потеряет контроль, потеряет меня, а я потеряю его?

Все это так несправедливо, что хочется кричать, крушить все вокруг, найти виновных и заставить их жестоко страдать. Гораздо более жестоко, чем приходится теперь нам.

Стекаю на пол в попытках найти свою одежду, но первой на глаза попадает футболка Пита, которую я спешно натягиваю и оседаю на пол, опираясь спиной на ножку стола. На бедре розовеет след от ладони, очерченный мазками муки, словно в напоминание о том, от чьей он остался руки.

Проходит несколько минут, прежде чем удается напомнить себе, что это сделал вовсе не Пит, что немного пугает, ведь раньше мне с легкостью удавалось все разграничивать. Это не первый приступ, начавшийся во время того, как мы целуемся. Но он впервые опустошает меня, выбивает из колеи настолько, что я не представляю, как смогу перестать плакать и хотя бы встану с прохладного пола.

Напоминаем о том, что пора возвращаться обратно в реальный мир, чтобы иметь возможность сделать что-нибудь кроме проживания бесконечной волны жалости к себе, служит знакомый мерзкий звук таймера, оповещающий о готовности пирога.

Вопреки внутренней разбитости, конечности все же продолжают слушаться, так что я выключаю хитроумное устройство и извлекаю форму с ароматной выпечкой, устраивая ее на заранее подготовленной подставке. Не знаю, что хочу услышать от пирога, но я неотрывно наблюдаю за ним несколько минут, кажется, даже почти не моргая, прежде чем осознаю абсурдность происходящего и уговариваю себя прийти в чувства.

Как ни странно, пирог все же помогает, потому что именно во время этих гляделок я понимаю, что все это чертово время, пока я сижу здесь и обливаюсь слезами, где-то наверху Пит наверняка думает лишь о том, как сильно виноват. И мне стоило бы оказаться рядом гораздо раньше. Да мне вообще не стоило позволять ему уйти!

Только вот доходит это, как обычно, слишком поздно.

Умываюсь холодной водой, разрешая последним всхлипам сорваться с губ, прежде чем строго приказываю держать себя в руках, отрезаю кусочек пирога и отправляюсь наверх, даже не планируя заранее будущий диалог, отдавая себе отчет о том, что на нормальные планы сейчас буду точно не способна. Дверь в комнату Пита закрыта не до конца, что я принимаю за хороший знак, но сразу же понимаю свою ошибку, когда вижу его, сидящего на полу у изножья кровати в абсолютном раздрае. В этой картине явно нет ничего хорошего.

Застываю, сделав всего один шаг от порога, и понимаю, что Пит даже не реагирует на мое появление. В голову закрадываются ужасные мысли, большинство из которых кружится вокруг того, что, не будь меня здесь, приступа, вероятнее всего, даже бы не случилось, но я стараюсь от них отмахнуться, делая еще несколько несмелых шагов вперед.

— Пит, — тихо окликаю я, и он вздрагивает, — можно мне войти?

Ответа не следует, но я все равно захожу, ставлю на пол рядом с Питом тарелку с десертом и присаживаюсь сама на приличном расстоянии, чтобы дополнительно его не нервировать. Сначала недолго жду хоть какую-то реакцию, но, не получив даже взгляда в свою сторону, придвигаюсь ближе и начинаю первая:

— Давай поговорим.

Пит поворачивается в мою сторону, уронив голову на подтянутые к себе колени, и глубоко вздыхает, но по-прежнему молчит. Немой диалог продолжается так долго, что становится по-настоящему некомфортно.

— Поговори со мной, — пробую еще раз, и уже чувствую, как голос предательски дрожит. — Пожалуйста.

Еще один тяжелый вздох, за которым следует еще одно тяжелое молчание, а потом он все же выдавливает из себя:

— Мне жаль, — мгновенно переводя взгляд на стенку напротив.

— Я знаю, но ты ни в чем не виноват.

Он грустно усмехается и смотрит на свою руку, которая, стоит только пальцам разжаться из кулака, начинает мелко дрожать.

— Мы можем обсудить это немного позже?

Отчего-то его нежелание разговаривать именно сейчас ударяет еще сильнее обычного, но я все же киваю и поднимаюсь с пола, ненадолго задерживаясь, прежде чем направиться к выходу. Мне хочется, чтобы Пит меня остановил, чтобы он попросил остаться и поговорить или хотя бы посидеть рядом молча, ведь…

Ведь разве не в этом смысл? Для чего еще быть вместе, если при каждой сложности мы разбегаемся по разным углам, а потом понимаем, что это было глупо и неправильно лишь спустя время, но не делаем никаких выводов? Почему мы постоянно наступаем на одни и те же грабли?

Почти у самой двери из комнаты я замираю, пытаясь успокоить взбесившийся океан эмоций внутри, но, кажется, уже слишком поздно.

Его отрешенность больно задевает, и я чувствую себя еще более уязвленной и одинокой, хотя мы находимся в одной комнате на расстоянии пяти шагов. Еще одно сильное и знакомое чувство закипает в груди, и тут уж я точно понимаю, что не смогу сдерживаться, потому что на этот раз это злость. Такая знакомая и старательно контролируемая все последние месяцы.

Но сейчас я не хочу её контролировать, поэтому разворачиваюсь и шагаю обратно, остановившись прямо напротив Пита и позволяя наболевшему сорваться с языка.

— Я передумала. Мы поговорим сейчас же.

Пит удивленно поднимает глаза, встречаясь с моими, и вопросительно щурится.

— Китнисс…

— Нет, — перебиваю его я, ничуть не скрывая раздражения в голосе. — У нас есть правило, Пит! И мы договаривались ему следовать всегда, без исключений. Мне надоело каждый раз измываться над собой всю ночь напролет, потому что, черт, мне всегда кажется все гораздо более ужасным, чем есть на самом деле. И тебе тоже! Именно поэтому ты обещал мне, что мы будем говорить каждый раз, когда происходит что-то подобное. Ты обещал!

Замолкаю, пытаясь отдышаться, пока Пит по-прежнему продолжает удивленно пялиться, открывая и закрывая рот, но не решаясь вставить хоть слово.

Ну и отлично. Пусть молчит, потому что мне все еще есть что сказать.

— И ты пообещал мне