Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Каким же образом шевалье может быть замешанным в эти дела?
– А вот каким: месье шевалье де Рагастен прибыл в Париж, чтобы посетить Двор чудес, а когда я его спросил, не согласится ли он помогать нам своей шпагой в случае сражения с преступниками, месье шевалье отказался. Его шпага не годится для службы вам, сир.
Франциск нахмурился.
– Ну что же, – сказал он. – Это дает мне повод переговорить с глазу на глаз с этим авантюристом.
– Месье шевалье де Рагастен причастен к этим делам, сир, потому что он ищет сына, которого у него украли… А я нашел этого сына!
– Кто же он?
– Бандит Манфред, сир!
– Вы уверены? – король даже подскочил.
– Уверен точно так же, как в том, что шевалье де Рагастен не замедлит отыскать своего сына; точно так же, как в том, что он заберет сына с собой; точно так же, как в том, что бандит Манфред бесстрашно явится в ваш Лувр!
– Хватит, Монклар! Когда вы намерены выступить против Двора чудес?
– Вижу, ваше величество возвращается в истинным понятиям о чести и гордости, которые присущи королю… Наши диспозиции готовы. Удар, безусловно, получится. Я отвечаю за всё.
– Хорошо! Назовите дату.
– Сир! Я назову ее вам завтра!
На этом Монклар простился с королем и поспешно вернулся в свой особняк.
Отъехав от особняка главного прево, Рагастен поспешно направился к улице Канет. Спадакаппа на уважительном расстоянии трусил за ним. Не заботясь об этикете, шевалье предложил тому подъехать.
– Не заметил ли ты, случаем, в доме, который мы только что покинули, одну мрачную фигуру?
– Волосы цвета перца с солью, опущенные глаза, коренастый, гибкий, шапочка из зеленого драпа.
– Это точный портрет человека, о котором я тебе говорил.
– Я не только его заметил, – продолжал Спадакаппа, – но и собирался поговорить о нем с вами, и как можно раньше.
– А!
– Да, монсеньер. Представляете, я только что привязал лошадей к кольцам у коновязи, когда мужчина, весь в черном, приблизился ко мне. Он представился мне как мажордом господина главного прево и вежливо предложил мне выпить за ваше здоровье и за здоровье его хозяина.
– И ты, как я думаю, поспешил принять это предложение?
– Да, месье. Я проследовал в комнатку бравого мажордома, который, даже надев на себя траурную одежду, не переставал быть веселым… Он откупорил бутылку какого-то белого вина, которое мне напомнило кьянти, которое мы иногда пьем. Мы опорожнили по три стакана, и достойный мажордом готовился открыть вторую бутылку, когда в комнату вошел человек, о котором вы говорили. Его сопровождал другой типчик, которого я с первого взгляда принял за своего соотечественника. Я даже осмелюсь утверждать, что он родом из Неаполя…
– Продолжай, Спадакаппа, – поторопил Рагастен.
– Я пытаюсь поточнее вспомнить содержание беседы, которую вели эти два этих ничтожества. Эта встреча тем более меня поразила, что негодяи разговаривали между собой, не принимая никаких мер предосторожности. Впрочем, говорили они по-итальянски и, возможно, не предполагали, что их кто-то может понять. Так вот о чем они говорили.
«Думаю, что на этот раз я схвачу моего Манфреда», – сказал человек в шапочке из зеленого драпа.
– Трико, – заметил Рагастен.
Спадакаппа продолжал.
«Иностранец наверху?» – спросил Неаполитанец.
«Да, – ответил тот, кого вы назвали Трико, – и месье главный прево доставит ему хлопот».
«Что ты выиграешь на этом?»
«Получу возможность отомстить Манфреду. А ты?»
«Я получу кучку хорошеньких экю. Добавь мое дельце с герцогиней д’Этамп… Надеюсь округлить мою маленькую кубышку…»
– Тут, – закончил Спадакаппа, – негодяи заметили, что я прислушиваюсь, потому что внезапно они замолчали, да к тому же через несколько секунд пришли за тем, кого вы назвали Трико.
Рагастен внимательно слушал. Он ничего не говорил, пока они не доехали до улицы Канет.
Только спешившись во дворе отеля, он сказал Спадакаппе:
– Что ты думаешь об этом отеле?
– Он просто великолепен и полностью подходит вам, монсеньер.
– Да, но главный прево знает, что я остановился здесь.
– Ну и что, монсеньер?
– А вот что: у меня есть все основания не оставаться надолго в доме, адрес которого известен месье де Монклару…Спадакаппа, отправляйся искать уединенный особняк, где нам было бы безопаснее. Для всех, включая привратника отеля, мы продолжаем квартировать здесь… Ты понял?
– Сегодня же вечером месье сможет лечь спать в другом доме!
– Иди же и попытайся всё сделать быстро.
Спадакаппа сейчас же вышел на улицу, на этот раз пешком, потому что пешеходу легче затеряться в толпе.
Рагастена встретила принцесса Беатриче, поджидавшая супруга с легким беспокойством.
Шевалье сказал ей только о том, что не смог ни о чем положительном договориться с главным прево.
Его серьезно озаботили два обстоятельства. Во-первых, разговор, подслушанный Спадакаппой. Несмотря на обрывочность и неясность услышанного слугой, шевалье стал подозревать, что между главным прево и тюнским королем Трико существует какой-то сговор.
Озадачила шевалье и настойчивость, с которой он утверждал, что хорошо знал отца и мать Манфреда.
И потом Трико обвинил Манфреда во множестве преступлений.
Правда, Рагастен видел этогоМанфреда всего одну минуту, но этого было вполне достаточно, чтобы судить о молодом человеке.
Нет, человек с таким ясным и открытым взглядом, с таким чистым лицом не способен на столь тяжкие преступления!
Рагастен отдал бы голову на отсечение, что Манфред, который не смог бы убить мать, был далеко не тем страшным бандитом, приводящим в ужас буржуа, каким его представил Трико.
Тогда почему же он так поступил?
Рагастен не мог дать точного ответа, но он понял, что против Манфреда, а может, и против него самого готовится заговор, которому он должен помешать. А для этого ему нужна была свобода действий. Поэтому он и решился сменить жилье. Он не доверял главному прево и понимал, что первой заботой начальника парижской полиции будет установление слежки за улицей Канет.
Вот такими размышлениями был занят Рагастен, когда приблизился к окну, выходящему на улицу.
И сразу же его взгляд упал на нищего, лицо которого заставило его вздрогнуть. Нищий расположился недалеко от отеля, у входа в одно из зданий. Нищий был калекой: у него не хватало руки. Больше того, он, вероятно, был и кривым, потому что черная повязка закрывала его левый глаз.