говоря, не врали эти «бобры». А под конец следствия мелькнула информация о том, что незадолго до смерти Толя отказал кому-то из крупных антикваров в помощи, не захотел некий клад ему отдать из каких-то своих соображений, и именно он, этот самый авторитетный господин, ему так и отомстил. Но кто, что — неизвестно. Не докрутили мы эту тему, потому что сначала Францев погиб, а следом за ним Свешников и Шпеер головы сложили. В Отделе осталось всего два сотрудника, из которых один только-только из Академии выпустился, да при них я, старая. Времена же настали совсем лихие, непонятно было, за что хвататься. А когда все утряслось, следы было искать бессмысленно, момент ушел. Да и смысла в этом особого не было.

— А Карл Августович, значит, аккурат в те годы свалил за рубеж, — задумчиво промурлыкал я.

— Не скажу, что это очень сложная логическая цепочка, но я рада, что ты умеешь не только слушать, но и слышать, — довольно улыбнулась Павла Никитична. — Авось еще и прислушиваться начнешь, тогда и вовсе хорошо все закончится. На этот раз, понятное дело. А как оно у тебя дальше сложится, это время покажет.

— Вы закончили? — в кабинет вошла привычно недовольная всем Розалия Наумовна. — Паша, годы мои не те, чтобы под дверями собственного кабинета отираться и ждать, пока ты моего мальчика препарировать закончишь.

— Все ты никак не перебесишься, — фыркнула Павла Никитична. — Что тогда, что сейчас только об одном и думаешь. «Моего мальчика»! Стара ты для него, сестрица. Ему кого помоложе надо.

— Как стервой была, так ей и осталась, — с неменьшей любезностью ответила ей моя начальница, а после эти две дружно рассмеялись.

Я тоже выдавил из себя нечто вроде смешка, а после потихоньку-помаленьку вышел из кабинета. По-английски, не прощаясь.

И только дома сообразил, что выпустил из поля зрения одну очень важную вещь. На самом деле важную. Я не узнал, чем же так опасен для меня амулет. Про пользу все ясно она объяснила, а вот про вред и слова не сказала. А он есть, в этом я даже не сомневаюсь. Нет, снимать с шеи я него не стал, но мысли-то никуда из головы не выкинешь.

За окнами потихоньку стемнело, а я, пребывая в определенном душевном раздрае, методично опустошал только сегодня заполненный было холодильник. Есть у меня такая особенность — когда меня тяготят невеселые мысли, я много ем. То ли так организм компенсирует сгорающие нервные клетки, то ли такая форма сублимации — фиг знает. Хорошего в этом мало, но что выросло, то выросло.

В данный момент я наворачивал ложкой тирольский пирог с ежевикой, причем прямо из круглой пластиковой тары. Ну а чего? Я не Белоруцкий-Белосельский, мне можно. Мы не из князьев чай.

— Кхм, — кашлянул у меня кто-то за спиной, заставив подпрыгнуть на табуретке. Не от страха — от неожиданности, разумеется. — Валерий, не помешал?

— Тьфу ты, — я вытер со лба выступивший на нем пот. — Анисий Фомич, так же нельзя! Я чуть ежа против шерсти не родил!

— Не нарочно, — смутился подъездный. — Поговорить бы.

— Не вопрос, — обрадовался я его словам. Ей-богу, лучше с ним беседу вести, чем по сотому разу прогонять в голове полученную сегодня информацию. Бесполезное это занятие, все равно план действий выработать в данной ситуации невозможно. Слишком много сторон в ней завязло, и непонятно, кто из них что дальше учудит. — Так, может, чайку? С тирольским пирожком?

— Фруктовый, — подъездный незаметным, каким-то текучим движением переместился со столешницы, на которой сидел за секунду до этого, на табурет. — Пахнет неплохо. Не лесной ягодой, вестимо, но неплохо.

— Понял, — я достал из шкафа тарелку и плюхнул на нее изрядный кусок кондитерского изделия, а после налил гостю чая. — На здоровье.

— Благодарствую, — Анисий Фомич не стал чиниться и кинул в кружку пять кусков сахару. — А я к тебе по делу.

— Слушаю, — с готовностью отозвался я.

— Кхм, — повторил подъездный, глянул на пирог, на чай и отчего-то снова смутился.

— Говорите как есть, — попросил я его. — Не надо расшаркиваний.

— В девятом доме, том, что напротив «Дикси» стоит, квартира хорошая на обмен есть, — наконец выдавил из себя он. — Хозяин там со всем подъездом разругался, характер у него дрянной, теперь ему только съезжать и остается. А район ему наш нравится, вот он в окрестных домах жилье искать начал. Третий этаж, планировка такая же, как у тебя. И подъездный там правильный, я его знаю. Веней зовут. Вениамином Олеговичем, значит.

— Все вы о своем, — немного расстроился я. — Нет у меня желания переезжать, привык я к своему дому. И к вам, как это ни странно звучит, тоже привык.

— Так и я не против, чтобы ты остался, — взъерошил бороду подъездный. — Обчество недовольно. То ведьма к тебе заглянет, то вурдалак припрется, то Велесова служанка приползет. Кому такое в радость? Нам мир да покой нужен, на том мы стоим, на том дом держим. Они меня отрядили, поскольку ты в моем подъезде живешь, я пришел и сказал. А там, как ты сам решишь, будет.

За кухонным шкафом что-то зашуршало, словно мыши заскреблись. Как видно, то самое «обчество», что помянул Анисий Фомич, внимательно слушало нашу беседу.

— Недовольство ваше понимаю, — с достоинством произнес я. — Но, думаю, днями все закончится, тема для беспокойства исчезнет сама собой.

— Ты это к чему гнешь? — обеспокоился подъездный. — Ты такие намеки не строй. Или совсем уж твои дела плохи?

— Скорее непонятны, — рассмеялся я. — Но речь не о том, что мне какая-то опасность грозит. Просто не может веревка до бесконечности запутываться, раньше или позже она затянется в узел, который потом перережут.

— Ничего не понял, — признался мне Анисий Фомич и отправил в рот порцию пирога. — Вкусный, кисленький.

— Может, остальных позовем на чай? — предложил я, показав на шкаф. — Чего они там прячутся?

— Пущай сидят, — беспощадно заявил подъездный. — Нечего их баловать. Да и не хватит тут пирога на всех, вон, на донышке осталось.

— У меня зефир еще есть, — сообщил я ему. — И пастила. Конфеты в вазочке.

— Сам съешь, — осек меня подъездный. — Нечего, говорю.

Строго у них как все. Или это он просто на свое обчество из-за меня зол? Если да, то это так мило!

— Фомич, ты про кольцо спроси, — тихонько прошелестел голос из-под плиты.

— Точно, — Анисий Фомич хлюпнул чаем, а после уставился на меня. — У нас тут кольцо в подвале потерялось. Хорошее кольцо, старое, позатого века. Как, чего — даже не спрашивай, стыдно рассказывать. Наше дело хозяйское — добро стеречь,