– Будучи сыном доктора?

– Да нет же, нет! – Профессор отмахнулся от меня, будто я оказался особо тупым учеником. – Он – один из Двух Сотен. Никогда про них не слышали?

– Нет.

– Залезьте в нижний ящик моего стола и достаньте оттуда старую карту Сиэтла.

Я сделал что было велено. Сложенная в несколько раз карта скрывалась под несколькими старыми экземплярами «Плейбоя».

– Давайте сюда, – нетерпеливо потребовал ван дер Грааф. Развернул ее и разложил на столе. – Вот смотрите.

Я наклонился над ним. Его палец указывал на точку где-то на северной стороне карты. На небольшой островок в виде ромба.

– Остров Бриндамур. Три квадратных мили изначально суровой и непривлекательной территории, на которой расположено две сотни усадеб и поместий, способных дать сто очков вперед любым частным владениям, которые только можно найти в Соединенных Штатах. Джосиан Джедсон первым построил там себе дом – нечто монструозное в готическом стиле, – а потом и другие представители его шотландского клана поспешили последовать его примеру. Кое-кто из моих кузенов до сих пор живет там – большинство из нас в той или иной степени родственники, – хотя наш дом отец построил на материке, в Уиндемире.

– Тут его едва видно.

Остров был просто крапинкой в Тихом океане.

– А так и задумано, мой мальчик. На многих более старых картах остров вообще не обозначен. Естественно, сухопутной дороги туда нет. Из городского порта раз в сутки ходит паром, когда позволяют погода и приливы. Бывает, что сообщение на неделю-другую застопоривается. У некоторых обитателей есть частные самолеты и собственные взлетно-посадочные полосы, прямо в их владениях. Но большинство отнюдь не против и дальше пребывать в своей роскошной изоляции.

– И доктор Тоул там вырос?

– Практически наверняка. Правда, на данный момент родовое гнездо уже, скорее всего, продано. Он был единственным сыном, и после переезда в Калифорнию вряд ли был смысл так уж за него держаться – большинство домов там значительно больше, чем вообще полагается быть домам. Просто архитектурные динозавры. Жутко дорого содержать – даже Двум Сотням приходится в наши дни считать деньги. Не у всех такие даровитые предки, какие были у меня. – Он с деланым самодовольством похлопал себя по животу.

– И у вас есть чувство, что воспитание в подобной изоляции каким-то образом сказалось на докторе Тоуле?

– А теперь вы похожи скорее на психолога, молодой человек!

Я улыбнулся.

– Отвечаю на ваш вопрос: почти наверняка. Дети Двух Сотен всегда были невыносимо снобистской публикой – а чтобы заслужить поступление в Джедсон-колледж, требуется просто-таки экстраординарный шовинизм. Всегда были кланово ограничены, эгоцентричны, избалованы – и при этом не слишком-то отмечены в плане интеллекта. У многих имелись ущербные братья и сестры со всякими хроническими проблемами, физическими и психическими – мое замечание насчет вырождения следует воспринимать со всей серьезностью, – и, похоже, зачерствели в своем безразличии к окружающему именно благодаря жизненному опыту, а не отсутствию такового.

– Вы используете прошедшее время. Разве сегодня их нет?

– Молодежи на острове уже практически не осталось. Она распробовала наружный мир на вкус и не склонна возвращаться на Бриндамур – там и вправду довольно уныло, несмотря на закрытые теннисные корты и некое жалкое подобие загородного клуба.

Чтобы оставаться в образе, надо было встать на защиту Тоула.

– Профессор, я не слишком-то хорошо знаю доктора Тоула, но о нем действительно весьма хорошо отзываются. Я уже познакомился с ним, и он вроде бы и в самом деле очень влиятельный человек с сильным характером. Разве не может детство, проведенное в таком окружении, каким вы описываете Бриндамур, наоборот, способствовать развитию личности?

Старик бросил на меня презрительный взгляд.

– Чепуха! Я понимаю, что вы хотите причесать его образ, но от меня вы не получите ничего, кроме правды. Среди публики из Бриндамура никогда не было настоящих личностей. Молодой человек, настоящий нектар для развития личности – это уединение. А у нашего Уилли Тоула никогда не было к нему вкуса.

– Почему вы так говорите?

– Не припомню ни одного случая, чтобы я видел его одного. Он якшался еще с двумя олухами с острова. Все трое расхаживали там, как маленькие диктаторы. Три Главы Государства, как называли их у них за спиной – претенциозные, надутые мальчишки. Уилли, Стю и Эдди.

– Стю и Эдди?

– Да, да, именно так я и сказал. Стюарт Хикл и Эдвин Хейден.

При упоминании этих имен я непроизвольно вздрогнул и старательно попытался придать своему лицу нейтральное выражение, надеясь, что старик не заметил моей реакции. К счастью, он вроде бы не обратил ни на что внимания, все тем же по-старчески хрипловатым голосом продолжая свою лекцию:

– …Хикл – хилый прыщавый нытик, самый среди них зашуганный – слова от него не услышишь, если оно не одобрено остальными двумя. Хейден тоже не лучше – подлый маленький проныра и подхалим. Я поймал его на списывании на экзамене, и он пытался подкупить меня, чтобы я не поставил двойку, предложив добыть мне какую-то индейскую проститутку якобы особо экзотических талантов – можете себе представить такую наглость, как будто я не могу сам о себе позаботиться в подобных делишках!

Он ненадолго примолк.

– Естественно, я поставил ему «неуд» и написал резкое письмо его родителям. Ответа не получил – без сомнения, они его даже не прочитали, отъехали проветриться куда-то в Европу. И знаете, что с ним стало?

– Нет, – соврал я.

– Он теперь судья в Лос-Анджелесе. Вообще-то, насколько я понимаю, все трое, знаменитые Главы, в итоге переехали в Эл-Эй. Хикл сейчас кто-то вроде фармацевта – хотел стать врачом, как Уилли, и, насколько мне известно, действительно поступил на медицинский факультет. А вот закончить мозгов не хватило… Судья! – повторил он. – И что это говорит о нашей юридической системе?

Информация лилась ручьем, и, словно бедняк, нежданно получивший большое наследство, я абсолютно не представлял, как ею распорядиться. Мне хотелось сбросить маску и выжать из старика все до последней капли, но надо было помнить о полицейском расследовании – и моих обещаниях Маргарет.

– Наверное, думаете, что я просто злобный старикашка? – просипел ван дер Грааф.

– Мне кажется, вы очень проницательны, профессор.

– Да ну? – Он хитро улыбнулся. – Так что, подбросить вам еще лакомых кусочков?

– Я знаю, что доктор Тоул потерял жену и ребенка несколько лет назад. Можете что-нибудь про это рассказать?

Он уставился на меня, потом подлил себе еще виски и отпил.

– Все это для статьи?

– Все это для того, чтобы оживить портрет, – сказал я. Прозвучало это довольно жиденько.