Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я должна, мастер, пойду, – произнесли неживые губы.
И с этим тёплые чужим трудом руки коснулись последней двери. И огромные створки мягко поползли в разные стороны. Сотни моих глаз увидели фигурку танцовщицы на фоне огромного зала, обрывающегося в огненный водопад, что уходил вниз, далеко под фундамент здания. И больше в этом зале – никого.
– Не ходи туда, девочка, не люби, – произнесли сотни моих ртов.
Она оглянулась. Чистая моя, ясная. Сверкнула радость одобрения в хрустальных глазах. Прошептала мне:
– Люблю его, мастер, пойду.
И она отправилась туда.
Горячий воздух трепал тугие кудри. Они порхали по нему огненными птицами, пойманными за шеи и на силок.
Там, за дверями, куда так сложно было добраться, что распахнулись в бескрайнее пространство так легко, за тяжёлыми дверями, ведшими к Первородному Огню, я увидел локомотив Призрака.
Величественный, огромный, он прибывал на место разгрузки состава с первородным веществом. Туда, куда много сотен лет, сокрушая и собирая из осколков своё сердце вновь со дня начала нового мира, не мог попасть.
В огненном ветре, поднимавшемся из глубины бездонного колодца, трепетали узоры на его гордых боках. Он остановился и застыл, умолкнувший навсегда, возвышаясь над залом, словно памятник ушедшим дням и пророчество дням грядущим.
Сто сорок девятый мой труп.
Я привёл их сюда. Сто сорок восемь тел механоидов и одно тело локомотива.
Я видел, как Призрак оставила поезд и, босая, прекрасная, пошла по направлению к рыжей танцовщице. С каждым шагом она, сжимая сильно кулак, становилась всё материальнее, становилась всё более и более хрупкой с каждой обронённой со щёк слезой. Росли её сила и её решимость.
И там, внутри, устремив взгляд поверх танцующих ярко на горячем волос двух женщин, Хозяин Луны увидел моё последнее тело.
– Проклятье. Что ты сделал с собой? – тихо выдохнул он, уже сорвавшись на бег.
Сколько раз он жалел, что не способен перемещаться мгновенно, что, в отличие от большинства демонов, пойман во плоти и та не может оказаться по своему желанию в одну секунду там, где хочет.
Демон не тратил уходящих в небытие драгоценных секунд, необходимых для того, чтобы спасти. Он вскарабкался по длинному, вытянутому носу локомотива в пару движений, он положил руки на лобовое стекло, где в кресле машиниста лежало тело с вытекшими глазами и обугленными кистями рук. Тело его друга. Моё тело.
Хозяин Луны не смел медлить. Он нажал, пропустив всю энергию сердца без перчаток, прямо через себя. Он не выдержал испепелявшей нервные окончания боли, он закричал, взвыл, но он не отпустил ладоней, и стекло пошло трещинами. Раскрошилось внутрь.
Демон провалился вместе с ним. Вздёрнул себя на ноги, стараясь выбраться из малинового марева парализующей боли. Он наклонился над телом, что он обещал спасти, обещал успеть, но осёкся, только коснувшись плоти.
Кожа уже остыла.
Демон расстегнул рабочую куртку и, оставляя свежие тёмные капли крови на испачканной ткани, двигаясь так, будто ломая сковавший внутри его мышцы и кости толстый лёд, достал часы.
– Отец! – закричала, сорвавшись в конце, рыжая девушка.
Он выпрямился. Оглянулся.
Танцовщица ещё сдерживала руку Призрака, глубоко утопившую в теле девушки нож, но алая, льющаяся толчками кровь уже текла по их сцепленным в последнем противостоянии пальцам.
Старый мир руками Призрака сражался за себя. Он не желал принимать свою судьбу и уходить в смерть. Он за себя дрался.
Хозяин Луны побежал назад. Ни с чем не разбирался. Свернул шею Призраку одним движением.
Наклонился над дочерью, стараясь взять её тело под контроль:
– Всё будет хорошо, моя девочка. Это косметический дефект. Я знаю, как с этим справиться, – прошептал он, пригладив её по волосам.
– Я умру, – выдохнула она.
– Нет.
– Я мертва.
– Нет, нет, моя милая. – Он тепло улыбнулся сквозь слёзы. – Ты только что начала жить.
Ему удалось остановить кровь, но кровопотеря казалась ему слишком опасной. Он огляделся, ища глазами судорожно способы задержать момент, когда перчатка уже не сможет скомпенсировать отказ внутренних органов.
Он простёр руку, и навстречу к нему побежало одно из тел, на ходу разрывая себе плоть, чтобы можно было поделиться той кровью, что текла в его мёртвых венах.
– Отец, не бойся за меня, – попросила девушка.
Он отозвался:
– Всё будет хорошо.
– Отец, – обратилась она, заходясь в дрожи, – зачем ты отдал меня ему?
Он осёкся, посмотрел на её бледнеющее лицо, не находя подходящих слов, и обронил:
– Потому… потому что я слабый. Потому что я люблю его. Я очень хотел, чтобы он жил. Чтобы он преодолел свою смерть. И я умоляю тебя за это меня простить.
– Зачем же столько смертей нам знать, отец?
– Я не знаю, – начал оправдываться он, ласково наглаживая её впитывающие кровь с его пальцев локоны, – я не знаю, родная. – И, ловя то мгновение, когда начал проясняться устремлённый сквозь и мимо него взгляд, он закричал, желая упросить мироздание: – Живи!
А в той тишине, что оставил после себя его голос, раздалось тиканье часов. Оно гремело. Оно крушило в пыль рёв падающего вниз бесконечно пламени, оно подминало под себя пространство цеха, лёгшее между Хозяином Луны и призраками. Оно пело ровную чистую песнь, оно торжествовало.
Демон опустил взгляд на маленький механизм, теперь взявший слово в его споре со смертью. Демон смотрел на часы. Тонкое лезвие понимания теперь пронзало его. Он был так близко всё это время. Но так хотел спасти своего друга. Что не заметил…
Он открыл заднюю крышку часов. Он увидел там. Он увидел там всё, что надлежало ему заметить уже давным-давно. В часах отсутствовала большая часть деталей. Мелких, старого образца. Их уже давным-давно не купить. Только делать на заказ, а это стоило огромных денег, а их никогда не водилось. И эти часы тикали уже более ста лет, потому что операторы заставляли их тикать. Поддерживали жизнь в этой крохе. Всегда. Каждый день и каждую ночь. Будучи здоровыми и больными, счастливыми и несчастными. Будучи живыми и будучи…
– Ты мёртв уже не меньше часа, Риррит, – обронил демон горько, – тогда кто же…
– Нет. Речь далеко не о часе, – ответил Я ему, тихо приближаясь со спины своим последним телом.
Демон обернулся. Направил взгляд в провалы моих пустых глазниц:
– Как долго?
– Оператор, державший себя на перчатке много лет и привычный к этому, – рассказал я, – погиб от травмы головы в момент столкновения двух поездов. В это мгновение я взял над ним контроль, надеясь снова воссоединиться со своей супругой.
