и раньше боялась тебя. Та её реакция… пощёчина за то, что ты выжил… Она, конечно, не профессиональна, и уж, конечно, не продумана… Это обычная реакция простого человека. Ты был отвратителен ей. И ты не менялся. В тебе всегда это таилось. Ты всегда был таким, как сейчас, – произнёс Хозяин Луны.

Мои руки-ветви, мои тела-стволы на мгновение приблизились к нему и отпрянули назад. Я мог не пустить его к своей сердцевине. Не отдавать ему своё сокровище. А он сказал мне:

– Ты всегда был этим жутким узлом из неживого. Ты всегда носил в себе смерть. Я думал, что мне не удалось исправить тебя, но я ошибался. Теперь ты идеален. Сейчас я Тебя починил.

Мои лица повернулись к нему, шурша механическими сочленениями тел. Мои рты ощерились. Показали клыки. И он продолжил совсем тихо:

– Я принимаю тебя. И таким я люблю тебя. Потому что иного тебя нет, и, каким бы ты ни был, я тебя принимаю.

И мой лес его поглотил. С яростью я накинулся на него, чтобы разорвать в клочья, но, коснувшись, остановился. Я мог забрать его внутрь себя навсегда, но он…

Я захотел смотреть на то, как он идёт внутрь меня. Вглубь меня. Как касается моих неживых рук, как разнимает наши последние объятия. Поднимает на руки дрожащее истерзанное тело моей последней любви, баюкая её, и нежно касаясь щекой, и унося её прочь из меня, от меня, против меня. И одновременно – я не хотел этого.

Я приказал ему:

– Отдай моё мне и уходи жить.

Он, расцепив последнее объятие, прижал к себе крепче дочь и замер.

– Я отдал тебе всё, что мог. Я признал тебя. Я дал тебе…

– Отдай моё мне и уходи… – застонал я.

– Ты не смог понять любовь своим сердцем, не смог узнать её, когда был любим, не смог принять, когда тебе её принесли в тёплых ладонях. А я – смог. Силой разума и науки… я создал её. То, по чему ты потоптался. Изуродовал, изорвал. То, что ты смог только отвергнуть. Уничтожить. Что ты ненавидишь потому, что свет оголяет пустоту внутри тебя.

– …И уходи жить.

Он пошёл прочь из моего леса. Он уносил тело дочери прочь из моих оков. И я отпускал его, я плакал по ним, я болел жуткой болью, я всё ещё, по мере того как уходили они прочь из моей власти, шаг за шагом, их обоих прощал.

И вот он вышел вне моих пределов. Моя девочка, моя любовь вышла из меня. И я зарычал страшно, не желая признавать, что её во мне больше нет.

– Я – Центр! Я – Судьба! Я, – закричали мои рты, – мир! Я – Хозяин мира! Я! Хозяин! Своих! Мертвецов!

– Риррит…

– Я – Хозяин своих мертвецов.

Демон Луны с сожалением отдал мне знак отрицания, с горечью сложив в него умелые пальцы. Он шепнул:

– Ты проиграл себе, Риррит. Но послушай меня: я – тот, кто владеет. Кто не даёт в обиду слабых. Тот, кто утешает плачущих детей. Я хочу, чтобы у мира тоже был Хозяин. Кто войдёт в твоё прошлое и обнимет тебя. И умирит твой плач из прошлого в будущее. Мальчик, которого ударили, наконец перестанет плакать. Откажешься от этого? Отринешь от себя, чтобы продолжать ходить по колено в смерти и дальше?

Я не смог бы. Я не отказался бы от этого никогда, если бы когда-то давно я не поднялся на верхний этаж разрушавшегося дома и не спас бы ребёнка, которому было страшно. Если бы я его не нашёл. Было два мальчика – которого ударили и которого утешили. И, выбирая между этими двумя детьми, я уже никогда не мог бы сказать, что я хотел бы, чтобы боль внутри меня улеглась. Чтобы она перестала существовать там, когда-то давно. Это она привела меня на верхний этаж, это она, моя травма, позволила мне пройти весь мой путь.

В моей жизни был взрослый, кто прорвался через стихию и кто, несмотря на то, что мир рушился вокруг, пришёл и спас. Пришёл и утешил. В моём мире был этот взрослый – это я сам. И если бы я излечился, если бы мир не был ко мне так жесток, погиб бы тот маленький мальчик, кого я, изувеченный и сломленный, спас.

И пусть я – боль. Я – нескончаемая травма. Не палач и не жертва. Лишь опыт, переносящий информацию о виктимности и пустоте вокруг себя. Распространяющий память о травматичности вокруг. Носитель жестокости, носитель вины. Я всё же знал, что могу и должен делать: я знал, от чего и кого спасать. И теперь, пройдя по колено в смерти свой путь до конца. Сейчас, в сердце мира, в точке ничто, выбирая между собой и тем безымянным ребёнком, чьего лица я не помню, кто только тепло своего страха оставил в моей памяти, выбирая между ним и собой, – я выберу его. Потому что…

– …Меня нет.

– Риррит, – начал говорить мой демон после странной глубокой паузы, которую я понял в полной мере только когда он, произнеся моё имя, разрушил её, – подожди меня здесь. Я вернусь, когда сделаю это дело. Я вернусь, и мы вместе отыщем тебя, где бы ты ни был. Я вернусь и… Я вернусь и… я тебя спасу.

– Возьми всё, раз меня нет, – сказал я своими ртами бесцветно, со всех своих сил укрепившись в контроле.

– Ты слишком крепко держишь. – Я не видел лица демона, но я знал, я всё знал, потому что мне не нужно было видеть, чтобы знать, как сдавлено его горло. – Я не могу, не убив тебя.

– Возьми! – крикнули мои рты.

Девушка с рыжими волосами зажала запястьями уши. Сжалась, спрятав лицо на груди уносящего прочь от боли к боли отца.

– Риррит, остановись, – попросил он, не скрывая горечи ко мне, – мы ведь так далеко продвинулись. Ты ещё мог бы всё вернуть. Я… Я хорошо относился к тебе. Я слушал через тебя сказки твоей земли. Мир слаб и болен, я хочу исцелить его. Не сам. Не желая власти над ним, я хочу, чтобы слёз в нём стало меньше, Риррит. Ведь я говорил тебе: здания перестанут рушиться. Смертей станет меньше. Отныне я разрешаю твою боль: ты больше не механический паук, что смотрит вокруг себя многими глазами. Потому что нет жертв и палачей ни в мире, ни в Храме, ни на Луне – нету. Есть травмы. Бесконечные, чёрные, бездонные дыры, съедающие души