особую форму личностной, внеинституциональной науки и одновременно особую форму литературного высказывания.

Ведь и в самом деле, — процитируем еще раз одну из записей Г., — когда «человек стоит перед вселенной и свободно говорит о вселенной, рассуждая, рассказывая и описывая, — это и есть роман»[757].

В конце пути Г. узнала и официальное признание: к положенной блокадникам медали «За оборону Ленинграда» (1943) прибавилась Государственная премия СССР (1988). Что же касается признания современников, то оно не оставляло ее все последние десятилетия. И в коммуналке по каналу Грибоедова, где она прожила 41 год, и в однушке на проспекте Шверника, куда она переехала в 1970 году, постоянно толклись люди, и какие люди: от А. Кушнера, которому Г. завещает свои авторские права, до А. Битова, А. и М. Чудаковых, С. Бочарова, Е. Шварц, Я. Гордина, Т. Хмельницкой, Н. Кононова… Поэты, филологи, читатели… Причем, — напоминает А. Кушнер, — Г. не только до последнего дня была окружена чуткими собеседниками, но и

любила дружескую беседу за столом, к ужину неизменно подавался графинчик с водкой. Монтень, Сен-Симон, Паскаль, Ларошфуко, Руссо, Пушкин, Толстой, Пруст, Анненский, М. Кузмин, Мандельштам — вот, прежде всего, те имена, которые в том или ином контексте всплывали в разговоре, оказывались созвучными сегодняшней художественной проблематике. Замечательно, что она увидела крушение системы, дожила до головокружительных перемен, перечитала свои вещи опубликованными, и не только в стране, но и на Западе[758].

Нелегкая судьба. Но и счастливая. Может быть, одна из самых счастливых в XX веке.

Соч.: Записные книжки. Воспоминания. Эссе. СПб.: Искусство — СПб, 2002, 2011; Работы довоенного времени: Статьи. Рецензии. Монография. СПб.: Петрополис, 2007; Проходящие характеры: Проза военных лет. Записки блокадного человека. М.: Новое издательство, 2011; Записки блокадного человека. М.: АСТ, 2021; О психологической прозе. О литературном герое. СПб.: Азбука, 2016; Записные книжки. Воспоминания. М.: Эксмо, 2020.

Лит.: Кумпан Е. Ближний подступ к легенде. СПб.: Звезда, 2005; Савицкий С. Частный человек. Л. Я. Гинзбург в конце 1920-х — начале 1930-х годов. СПб.: Изд-во Европейского ун-та, 2013; Баскирк Э. ван. Проза Лидии Гинзбург: Реальность в поисках литературы. М.: Новое лит. обозрение, 2020.

Гладилин Анатолий Тихонович (1935–2018)

В середине 1960-х годов старшеклассники во всей стране писали сочинения на тему «Образ молодого современника в повестях Анатолия Гладилина, Василия Аксенова и Анатолия Кузнецова», а в газетах и журналах взапуски спорили о так называемой «исповедальной прозе», опираясь на все те же три имени.

И имя Г. среди них было первым — во всяком случае, хронологически.

Надо сказать, что, отдавая «Хронику времен Виктора Подгурского» в «Юность», 20-летний студент Литературного института на такой сумасшедший резонанс не мог и надеяться. И в редакции, надо полагать, отнеслись к повести без большого воодушевления. «Валентин Катаев напечатал ее в „Юности“ только через год» (1956. № 9), — вспоминает Г., прибавляя, что критики тоже поначалу замешкались: «всего было две рецензии на нее — в „Московском комсомольце“ и в „Комсомолке“. Такие сдержанные положительные рецензии, не более»[759].

Но в Литературный институт, в журнал, в газеты стали приходить восторженные и негодующие письма, о повести заговорили на комсомольских собраниях и модных тогда читательских диспутах, в «Юности», закрепляя исповедальность как стиль эпохи, спустя несколько лет с триумфальным успехом прошли «Продолжение легенды» А. Кузнецова (1957. № 7) и «Коллеги» В. Аксенова (1960. № 6)[760] — и стало ясно, что в советской литературе случилось событие: «влюбленный неудачник впервые потеснил плечом розовощеких роботов комсомольского энтузиазма»[761].

Особых художественных достоинств в «Хронике», пожалуй, не было, и последовавшие за нею вещи Г., в особенности «Первый день нового года» (1963. № 2) и «История одной компании» (1965. № 9–10) литературно гораздо более состоятельны. Но вот поди ж ты: именно «Хроника» вошла в самый краткий курс истории советской словесности середины XX века и именно она навсегда определила репутацию Г. как писателя яркого, но легковесного, острого, но неглубокого и вообще скорее беллетриста, интересного в первую очередь подросткам и юношеству. И поэтому, может быть, в другие журналы, и уж тем более в «Новый мир»[762], его не брали, так что печатался Г. исключительно в «Юности» — вплоть до тех пор, пока «румяный комсомольский вождь» С. Павлов, — возьмем цитату из мемуарной книги «Улица генералов», — не заявил,

что все у нас хорошо, но вот только воспитанию советской молодежи мешают происки американского империализма и книги Анатолия Гладилина[763]. <…> Всё. Этого было достаточно, чтобы ни сценарий, ни пьеса не увидели света. «История одной компании» была напечатана отдельной книгой лишь через десять лет, а тогда — как современный писатель я перестал существовать. И мне рассказывали, что когда на читательских конференциях главного редактора «Юности» Бориса Николаевича Полевого спрашивали: а почему вы не печатаете Гладилина — Полевой разводил руками и говорил: «Ну что вы хотите, он рано начал, рано кончил. Он исписался, ничего не пишет». А у меня стол пух от новых вещей[764].

К этому времени Г. было всего 30 лет. И он многое успел: и побывать в Париже еще в 1961 году, и поработать в «Московском комсомольце», в «Комсомольской правде», в киножурнале «Фитиль», и объездить как журналист всю страну, и стать безоговорочно своим в либеральной среде (здесь не забыть бы, что чуть позже Г. подпишет и обращение в защиту А. Синявского и Ю. Даниэля в 1966-м, и протестующее против цензуры коллективное письмо IV съезду писателей в 1967-м). Он, ожидая мгновенного отклика, хотел говорить с современным читателем о современности, а договоры получал только на путеводитель по Балтийскому побережью («Янтарный берег», 1973) и книги о прошлом. И хотя напечатанные в престижной серии «Пламенные революционеры» романы «Евангелие от Робеспьера» (1972) и «Сны Шлиссельбургской крепости» (1974) о народнике Ипполите Мышкине были по гамбургскому счету удачны и их 200-тысячные тиражи разошлись сразу же, чувство глубокой неудовлетворенности своей писательской судьбой уже не покидало Г. до самой его смерти.

Выход виделся только один — «уповать на чужбину», как сказал бы Олег Чухонцев, сам, впрочем, на нее не уповавший. Так что в 1972 году рукопись романа «Прогноз на завтра», — как рассказывает ее автор, — «утекла за границу и была опубликована во Франкфурте-на-Майне, в очень враждебном Советскому Союзу издательстве „Посев“»[765]. А в 1976 году, выпустив под занавес «Два года до весны» в «Советском писателе», «Секрет Жени Сидорова» в «Детской литературе» и издав-таки «Историю одной компании» отдельной книгой, Г. понял, что его «литературная жизнь в Советском Союзе закончена»[766], и по израильской визе уехал навсегда —