— Постой! — крикнул ему вдогонку Аспарагус, и собрат замер, словно в стену уперся.

— Ты! — процедил Каладиум и обернулся. Он сжимал и разжимал кулаки, казалось, выжимая омывающую пальцы кровь. — Стало быть, ты доволен? Счастлив, надо полагать? Не обольщайся. Своей смертью все равно не подохнешь. Пощадив тебя, Азалия лишь уважила прошлое.

Аспарагус выдохнул и посмотрел на былого сослуживца. На знакомое лицо, достойное героя любовной повести. На броские, полные неприкрытой боли, глаза в сети кровоподтеков.

И спросил:

— Было время, когда ты нарекал меня приятелем?

— Что за?..

— Просто ответь.

От срывающихся с ладоней Каладиума капель на земле множились темно-багровые пятна.

— Было, — произнес он и скривился, будто не слова из себя выдавливал, а жизнь выбивал удар за ударом. — По юности.

— А потом?

— Потом? — Каладиум хмыкнул и громче выдал: — А то ты не ведаешь, что было потом!

— Владыка Эониум оказал мне честь, — вымолвил Аспарагус. — Я ступил на должность архихранителя. В этом дело?

— Должность — дело сорок пятое, Аспарагус. — Печаль глубокой тенью залегла под глазами Каладиума. — Это была последняя капля. Эониум слепо благоволил тебе. Он толкал тебя везде и всюду, выделял, ставил в пример. Я до сих пор гадаю, какой бес его тогда попутал. Чем ты заслужил его расположение? Чем?! Наверное, я никогда этого не пойму.

Как не поймут и другие, пока я храню молчание, — подумал Аспарагус, поправляя маску.

— Не только я подвёл Стального владыку, — ответил он. — Думаешь, он возрадовался бы, узнав, что ты учудил ныне?

— Он мёртв, — Каладиум отвёл взор. — И стальные устои мертвы. Благодаря Антуриуму, коего ты так любишь. Но ещё не вечер…

Ах, вот оно что! Стало быть, он решил, что Азалия желает возродить Стальные устои? Слепец! Влюбленный идиот! Право, ошибиться сильнее Каладиум попросту не сумел бы.

— …Разговор окончен, — бросил он.

Ни брызгания праведным ядом. Ни отвратной ухмылки и издевок. Краткое «разговор окончен» — и все. Живописно взмахнув накидкой, Каладиум скрылся в соседнем, залитом тишиной тоннеле.

Бессмыслица! Какая мантикора его укусила? А что занятнее — в чьей крови он измарался? Отчего выглядит так, словно все его вычурные одеяния и драгоценности сгинули в пучине океана?

— Хм-м… — Аспарагус скользнул взглядом по багряным каплям, кои стелились в обе стороны кривыми узорами.

По столь явному следу разве что слепец не нашел бы искомое. Но он медлил, помня, что поблизости прячутся выродки. Да и отсутствие меча бравады не прибавляло.

Быть может, окликнуть Азалию? Где она?

— Глупо. — Аспарагус сорвался с места до того быстро, что огонь свечи на стене сжался до крохотной точки.

Азалия сказала, что он не узник, двери для него распахнуты. Но лучше бы ему дождаться её, потому как двукровные есть двукровные: ударит в голову безумие — и песнь его спета.

В полумраке коридоров терялись очертания пещер. Не слышалось ни бесед, ни ругани. Аспарагус миновал с десяток поворотов, а картина не менялась. Везде его встречали тоннели и подсвечники, увитые резьбой застывшего воска, изредка — толстые бревна, коими подперли потолок.

На очередной развилке он приостановился, сверяясь со следом. Подался к нужной дороге и замер.

Юная двукровная, еще одна гарпия-наяда, отодвинула огрызок коры, прикрывавший вход в пещеру. Вынырнула из логова, волоча кожистые крылья и подкидывая чей-то… палец.

К её залитым кровью щекам прилипли волосы, когда она слизнула с него кровь и скрылась во тьме за поворотом.

Видимо, некоего огневика растрясли, — рассудил Аспарагус. Отогнав тревоги, он немного выждал, затем скользнул в пещеру и проглотил вздох. Зверски истерзанные существа, схороненные там, были ему знакомы. Он наткнулся на сослуживцев, соратников Каладиума — Птериса и Клематиса. У одного не доставало кисти, левая половина тела превратилась в крошево, ощерившееся костями. Другой выглядел краше. Но и его знатно искромсали, трудясь урвать кусок пожирнее.

Огни свечей плясали на огрызках плоти, выхватывая из кровавого месива отблески мяса и прожилок.

Всё обрело смысл: и неожиданные податливость и откровения Каладиума, и его недавняя ссора с Азалией.

— Боги, — Аспарагус выдохнул сквозь стиснутые зубы. Мнилось, давно очерствевшее сердце застучало часто-часто, как у до смерти перепуганного силина. — Почему они? Не понимаю.

— Ты и правда не понимаешь? — просвистел за плечом шепот, сопровождаемый цокотом каблуков.

— Прости мою неосведомленность. — Он поглядел через плечо. Азалия уже стояла на пороге, неподвижная, как манекен. — На объяснения Каладиум не расщедрился, вдобавок ныне он и сам потрясен. Птерис и Клематис…

— Вершили для меня правосудие, — кивнула она. — Помогали. Но преданность мне доныне не умаляет их былых провинностей. Цепь роковых случайностей написала историю моей жизни, Аспарагус. Выборы, невежество и стремления тех, кто губил меня, отравлял существование на протяжении долгих лет. Полудурок-лекарь, посыльный, отец, брат, хранители…

— Стальные воины? — уточнил Аспарагус. Неспешное смыкание век служило подтверждением. — Поясни.

— Сражение близ Морионовых скал. — Голос Азалии огрубел, кромсая, как осколки стекла. — Припоминаешь? Стражи Эониума и Ваухана убили моих кровных детей. Не знаю, кто именно. До океанид мне не добраться. Пока что. Но лесным я отомстила. Почти всем. Клематису и Птерису в том числе.

— Почти?..

— Не догадываешься, кто изприговоренныхдо сих пор дышит?

— Антуриум.

— И?..

— Я?

Годы, проведённые бок о бок с Лета́, не прошли для Азалии даром. Аспарагус до пощипывания в глазах смотрел на неё, но безрезультатно — она не выдала ответа ни лицом, ни жестом. Пожалуй, у многовековых ледников Танглей скорее прощупалось бы биение жизни.

— Сын Антуриума, Олеандр, — вымолвила она и, развернувшись, упорхнула за стену. — Идём. Эсен…

Крылатая девица, коя до сих пор топталась где-то сбоку, шмыгнула за ней, звякнув пряжками обувки.

От запаха крови, утяжеленного сыростью, у Аспарагуса уже завитки ушей сворачивались. Он еще разок оглядел павших собратьев и последовал за удаляющимся стуком каблуков.

— Думаю, он ещё жив, — добавила Азалия. Эсен брела за ней, дышала в затылок и укрывала, словно щит. — Этого мальчика небеса берегут. В бою с Герой и Вией выстоял. Недурственно.

— Ему помогли, — пояснил Аспарагус, шагая за ними и стараясь не наступать на крылья двукровной.

— Та девчушка? Эсфирь?

— Истинно.