Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ааааааа, черт. Я должна была догадаться. Когда дело касается братьев ДеАнджелис, ничего не бывает просто.
— Вот, — говорит Леви, стаскивая рубашку и подходя ко мне. — Будет жарко, и искры посыплются на тебя, как фейерверк, — объясняет он, продевая рубашку через небольшое пространство между моей шеей и ошейником и расправляя остальную ее часть, чтобы защитить как можно больше моей кожи.
— Нет, — говорю я, взлетая со скамейки и пытаясь вытащить рубашку из-под ошейника. — Ни в коем случае. Это безумие. Что это за гребаная идея? Ты и близко не поднесешь ко мне эту штуку. Что случилось с ключом? — спрашиваю я, когда тянусь пальцами к маленькому замочку на передней части воротника.
На лице Леви появляется виноватая гримаса.
— Когда нас обыскивало ФБР, они забрали все, что у меня было при себе. Ключ пропал. Это наш лучший выход.
— БЛЯДЬ.
Я расхаживаю по грязной мастерской, делая долгие глубокие вдохи, а руки сжимаю в кулаки, отчаянно пытаясь подбодрить себя. Это ерунда. Просто здоровенное острое лезвие, вращающееся со скоростью миллион миль в час прямо у моей шеи. Ни в малейшей степени не глупая идея. В ней есть смысл.
Черт. Я в полной заднице. А я-то думала, что умру во время жестокой атаки, а меня все это время собирались прикончить вращающимся лезвием.
Я позволила этому случиться. Что, блядь, со мной не так?
Мой испуганный взгляд останавливается на Маркусе.
— Тебе лучше поторопиться, и я клянусь, если ты прорвешь мне кожу, я восстану из мертвых и буду преследовать тебя так, как никогда раньше.
— Все будет в порядке, детка. Хочешь верь, хочешь нет, но это не первое мое родео.
Мои глаза вылезают из орбит, и я таращусь на него, гадая, когда, черт возьми, ему приходилось делать это раньше, но вместо того, чтобы задать вопрос часа, я поворачиваюсь к Роману и Леви.
— Вам двоим придется держать меня.
Леви кивает, а Роман вздрагивает.
— Не думаю, что это такая уж хорошая идея, — говорит он, его взгляд скользит к заживающей татуировке у себя на руке, татуировке, которая каждый раз, когда я ее вижу, только напоминает мне о том, что произошло в ту ночь, когда в Маркуса стреляли.
— Со мной все будет в порядке, — говорю я ему, стиснув зубы, не желая вдаваться в подробности при Жасмин. — Просто сделайте это.
Роман долго выдерживает мой пристальный взгляд, прежде чем, наконец, кивнуть, и часть меня задается вопросом, для кого это должно быть тяжелее — для меня или для него?
Маркус включает болгарку, и она оживает, ужасающий звук вращающегося лезвия пугает меня до чертиков, когда я возвращаюсь к верстаку. Леви помогает мне лечь, прежде чем натянуть рубашку на мое лицо и тело. Он сжимает мою руку, и я крепко сжимаю его в ответ, чувствуя, как Маркус придвигается ко мне, его сильное бедро прижимается к моей руке.
Ах, блядь, блядь, блядь.
Зажмурившись, я проглатываю огромный комок в горле, чувствуя, как Леви и Роман давят на меня, как тиски. Полностью сосредоточившись на болгарке, я даже не замечаю сильных рук Романа, удерживающих меня.
Маркус заносит болгарку над ошейником, и звук лезвия, врезающегося в толстый металл, заставляет меня дико метаться под сильной хваткой парней. Ошейник нагревается, как и объяснял Леви, и я чувствую, как искры попадают на ту часть моей кожи, которую рубашка не прикрывает.
До меня доносится запах плавящегося металла, и я закрываю глаза, желая, чтобы это поскорее закончилось. Большой палец Леви медленно проводит по моей коже, и я сосредотачиваюсь на этом.
Проходят секунды, прежде чем Маркус отключает питание болгарки и отстраняется.
— Готово, — бормочет Маркус, когда Роман хватает меня за руки и помогает сесть. Металл горячий, и они оборачивают руки старыми тряпками, чтобы снять ошейник с моей шеи, пока я, наконец, не освобождаюсь и не могу оставить последние события этой ночи в моем прошлом.
Я прерывисто вздыхаю, но прежде, чем успеваю полностью прийти в себя, Маркус смотрит на Жасмин.
— Ты следующая, — говорит он ей.
Ее глаза вылезают из орбит, но, видя, что со мной все в порядке, она неохотно занимает мое место на верстаке. Леви продевает рубашку в узкое отверстие у ее шеи точно так же, как он это делал для меня, и я вздрагиваю, когда Роман подходит, чтобы прижать ее к себе.
Жасмин хнычет, и я не могу не посочувствовать ей, зная, что, должно быть, делает с ней сейчас сильный мужчина, удерживающий ее.
Маркус быстро справляется с ее ошейником, и, прежде чем я успеваю опомниться, мы выходим из мастерской, позволяя тяжелой двери закрыться за нами. Я подхожу к “Эскаладу” сбоку, в то время как Маркус и Леви обходят его с противоположной стороны, чтобы сесть внутрь, но я ловлю себя на том, что тянусь к Роману, хватая его за локоть, когда он тянется к ручке двери.
— В чем дело? — спрашивает он, делая паузу и оглядываясь на меня, легкий ветерок раннего утра касается наших тел.
Мои губы сжимаются в жесткую линию, и, позволив себе всего лишь мгновение уязвимости, я приближаюсь к нему и приподнимаюсь на цыпочки. Мои губы на мгновение касаются его щеки, прежде чем я опускаюсь, пока не оказываюсь на ногах.
— Спасибо, — бормочу я. — Тебе не нужно было останавливаться и рисковать тем, что нас поймают. Я ценю это.
Он долго смотрит на меня, его глаза сузились до узких щелочек.
— Я думал, тебе тебе насрать на, что со мной будет?
— О, так и есть, — ухмыляюсь я. — Просто я слишком измотана, чтобы тратить силы на то, чтобы быть сукой из-за этого, но не забивай свою хорошенькую головку. Приходи завтра, и я с большим удовольствием все исправлю.
Я не говорю больше ни слова, открываю дверцу и забираюсь на заднее сиденье “Эскалада”, устраиваясь поудобнее между Жасмин и Леви.
Роман трогается с места точно так же, как и раньше, и через десять минут после возвращения на дорогу усталость оказывается слишком сильной, чтобы Жасмин могла с ней справиться. Ее голова клонится вперед, глаза закрываются, и она проваливается в глубокий, беспокойный сон. Я прижимаюсь к ее лицу, осторожно наклоняя ее голову набок, чтобы прислонить к окну, чтобы она не повредила шею, и через короткое мгновение по машине разносится легкое сопение.
Маркус наклоняется вперед и вытягивает руку, нажимая несколько кнопок, и позволяет тихой музыке заполнить