который размером с зернышко, но также дорог и любим.

– Вань, ты сегодня останешься здесь, хорошо?

Он кивнул, но спросил:

– А мама?

Мама… Можно, нанять гору надзирателей, заставлять Юлю заботиться о нем, но из кукушки мать не сделать. Никак.

– Мама уехала. У нее дела.

У Вани снова появился тот самый взгляд. Обреченность. Не должно быть такого в чистых детских глазах. Я не хочу и не могу покрывать Лазареву, но как сказать, что он ей не нужен. Маленький еще. Тяжко это. Может быть, позже.

– Ты не бойся. Один не останешься. Мы ж братья, – улыбнулся слабо.

– А как мне тебя теперь называть?

– А как ты хочешь?

Он пожал плечами и задумался:

– Рома?

– Идет, – и ладонь подставил, чтобы пять дал.

– Рома, а почему ты мне больше не папа? – шепнул едва слышно. – Мама сказала, что я тебе просто не нужен. Что мешаю.

Мразь. Просто мразь. Похер, что обо мне сказала, но неужели сына совсем не жалко?

– Вань, так вышло, что я ошибся. Думал, мы похожи, потому что отец и сын, а оказалось, что братья. Это ж здорово!

А твоя мать и наш отец – конченные твари. Но это вслух не сказал.

– Здорово! – ответил с робкой улыбкой.

– Как ты думаешь, понравится тебе здесь? – осмотрел комнату. – Мария Алексеевна присмотрит за тобой, а потом мы найдем тебе няню. Очень хорошую.

– Бабушка Маша… Бабушка Мария Алексеевна, – тут же поправился, – добрая. Моя баба была строже.

– Ты скучаешь по ней?

Ваня кивнул.

– Ты ее не забывай и помни, что она с неба смотрит на тебя и радуется, что ты не плачешь. Она тебя сильным воспитала.

Мы уходили втроем. Артем решил задержаться. Когда мы с ним прощались, я тихо попросил:

– Можешь скинуть мне контакты своего мозгоправа?

Мне столько всего предстоит. Можно и психом стать. А я очень не хочу в дурку.

Глава 43

Роман

Мы стояли в пробке на Садовом. Ева сначала пыталась подпевать «Малиновую ладу», потом разморило в тепле, и она притихла.

– Рома, твоя мать что, знала об Андрее Ивановиче и этой Лазаревой? – наконец заговорила Наташа.

Я молчал. Что ей сказать? Какие все хуевые, а я агнец божий? Но это не так. Я тоже тот еще мудила. Не хочу, чтобы Княжна думала, будто вину перекладываю на других.

– Наташ, перед тобой виноват только я, – повернулся и посмотрел прямо в глаза. Ей так шла беременность. Еще даже живота не было видно, но лицо светилось. Волшебством. Женственностью. Чувственностью.

– А кто виноват перед тобой? – спросила тихо.

Так не хотелось снова в это погружаться. Когда-нибудь, если еще захочет узнать, расскажу в подробностях, но пока мне душу выворачивало от этой правды.

– Скажем так, образ отца потускнел и износился.

– Мне правда жаль. Я знаю, как ты его любил.

– Спасибо, – я по привычке накрыл ее ладонь и сжал. – Мне очень это важно. Наташа, по поводу матери и Вани. Она может нести этот крест или хз что там у нее в голове, но если тебе неприятно, скажи. Я решу этот вопрос. Если не хочешь, то Еву возить не будем…

– Это крайности, Ром. Я пока не понимаю, как ко всему этому относиться. Слишком много всего и в одно время…

Больше я не давил. Решать сейчас невозможно. Да и смысла нет. Сначала окончательно с Лазаревой разобраться нужно.

Я осторожно, чтобы не разбудить, вынул Еву из кресла. Наигралась, умаялась. Дома проявил чудеса эквилибристики, разуваясь и маневрируя с ребенком на руках. Между прочим, двенадцать килограммов!

– Тссс! – шикнул на Бэби, радостно встречавшую маленькую хозяйку. Наташа сняла с дочери обувь и шапку, кое-как комбинезон стянули и уложили в детской.

Почему-то сейчас вспомнились вещи, которые остались в нашем доме. Забрала ли их Наташа? Я ей вместе с документами и свою связку ключей отдал. Если нет, то это хоть какая-то надежда. Или мне так хотелось думать.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил, когда вдвоем остались. Первая беременность проходила достаточно тяжело. Давление. Пару раз на сохранении лежали. – Я очень волнуюсь.

Сейчас меня не было рядом. Наташа одна ночью с маленьким ребенком. Вдруг плохо станет?

– Я обещал, что не буду давить. Но если что, я рядом. Позвони, если буду нужен. Ладно?

– Ладно.

Я хотел притянуть ее к себе, поцеловать, запах кожи на губах ощутить. Но я не стал. Ушел. Княжна – теперь хрустальная ваза: нельзя давить, беречь нужно.

Утром я начал действовать: адвокатам поручил проработать вопрос опеки, поднял связи в следственном комитете и отправил Серегу вместе с присланным по дружбе следаком в Атриум. Пусть достанут записи с камер наблюдения, где видно, что ребенок брошен. Плюс показания сотрудников игровой комнаты, что мать не явилась за ребенком и была недоступна какое-то время. Их самих, конечно, наказать надо бы за несоблюдение правил пребывания и безопасности несовершеннолетних, но ничего, зато сговорчивее будут. Скажут все, что надо. Позвонил матери. Нужны ее связи по медицине.

– У тебя есть знакомый психиатр?

– Да, конечно, – она была удивлена. – А зачем?

– Мне нужна услуга. Сведи с нужным человеком.

– Хорошо. Отзвонюсь.

– Как у вас? – спросил ровно.

– Потихоньку, – голос чуть потеплел.

– Я дал распоряжение найти квартиру и няню…

– Рома, я же сказала, что Ваня может остаться. Мы с Алевтиной…

– Мама, не надо из себя жертвенную жену декабриста строить! Тебе что, приятно на Ивана смотреть? Или ты зло сорвать хочешь?

– Зачем ты так? – спросила тихо.

– По-другому пока не могу. – Я выдохнул, успокаиваясь. – Жду звонка, – и отключился.

Через час я ехал в Психоневрологический диспансер номер два. Маме удалось уболтать главного врача и доктора наук в области психиатрии в свой законный выходной приехать в клинику на встречу со мной.

– Приветствую, – мы пожали руки, и я присел напротив. Нас разделял добротный деревянный стол, усыпанный бумагами и папками. Я почему-то думал, что у врачей данного профиля везде порядок: вокруг и в голове. Но Вячеслав Евгеньевич Волков не выглядел как психиатр, скорее, как учитель. Хотя я никогда не общался с врачами этой направленности.

– Мария Алексеевна сказала, что вам нужна какая-то помощь. Я весь во внимании.

Просьба у меня действительно своеобразная. Кому-то могло показаться, что это слишком жестко, но иногда нельзя иначе.

– Мне нужна парочка крепких санитаров, смирительная рубашка и какой-нибудь диагноз, чтобы подлечить одну особу в стационаре, – я демонстративно осмотрелся, в окно выглянул. – Ваш вполне подходит.

Психиатр сдвинул очки на нос и на меня взглянул. Достаточно профессионально.

– Вы серьезно?

– Абсолютно.

– Вы понимаете,