С самого начала гражданской войны Айлин одолевали мрачные предчувствия. Хорошо зная Чан Кайши, она не верила, что он добьется успеха. К весне 1947 года Айлин пришла в такое отчаяние, что решила, будто опасно больна. Она подозревала у себя рак, и, хотя врачи не нашли у нее никаких симптомов этого заболевания, Айлин не покидало ощущение близкой смерти. В июне 1947 года она написала прощальное письмо Красной сестре, которая после окончания войны с Японией вернулась в Шанхай. В письме Айлин признавалась Цинлин, как сильно ее любит – сильнее, чем когда-либо[533]. Судя по всему, Айлин опасалась, что власть захватят коммунисты, и предполагала, что жизнь при таком режиме окажется тяжелой даже для мадам Сунь, поэтому Старшая сестра приготовилась помогать Красной сестре материально. Выполняя роль опекунши своих сестер, Айлин считала это своим предназначением, которое избрал для нее Бог. Старшая сестра попросила пилота Мэйлин, отправлявшегося в Шанхай, передать Цинлин посылку с шампунем и другими предметами первой необходимости – в надежде, что они помогут сестре продержаться подольше. Айлин писала Цинлин, что каждый день она думает о том, есть ли у ее дорогой сестры все необходимое для комфортной и приятной жизни. «Если со мной что-нибудь случится, пожалуйста, помни, что я очень люблю тебя». С другими оказиями Айлин отправляла сестре карандаши для бровей, ткани, стильные жакеты, сумочки и ювелирные украшения, в том числе золотые серьги. Также она послала сестре лечебный спрей для роста волос. Старшая сестра просила Красную сестру непременно и сразу же сообщить, если той понадобятся деньги[534]. Проникнувшись пессимизмом Старшей сестры, Мэйлин быстро поняла, что их ждет в ближайшем будущем. Чан Кайши радовался поездкам по стране, а Мэйлин чувствовала скорее усталость, чем воодушевление. Она жаловалась Эмме: «За последние несколько месяцев не было ничего, кроме поездок, поездок, поездок и снова поездок. Мы только что вернулись из Маньчжурии. Странно, но, несмотря на то что мне приходится много летать, меня по-прежнему укачивает в самолете»[535].

Сейчас Мэйлин вела себя совсем не так, как во время войны с Японией. Тогда она ездила на фронт, утешала раненых, произносила пламенные речи и превосходно выполняла функции высококлассного специалиста по связям с общественностью. Джон Бил вспоминал: «Она обращалась к Конгрессу, она пленяла всех, с кем знакомилась. На беглом английском она обсуждала с сенаторами и конгрессменами суть военных и послевоенных вопросов. Для американцев она была живым воплощением обаяния и притягательности». Теперь же Бил отмечал, что у Мэйлин нет никакого желания что-либо предпринимать. Первого июля 1946 года они разговорились о том, «какие же паршивые отзывы в прессе» получает правительство Чан Кайши. Мэйлин согласилась, но сразу продолжила: «Я понимаю, чего вы от меня хотите. Хотите, чтобы я присутствовала там [на пресс-конференции Чан Кайши] и переводила. Я занималась этим во время войны, и устала от этого, и больше этого делать не собираюсь». Бил записал в дневнике: «[Мэйлин] ушла так поспешно, что удивила меня, тем более что я и не думал об этой роли для нее, хотя это было бы неплохо»[536].

Младшая сестра стремилась лишь в одно место на земле – в «милый старый Нью-Йорк». Она постоянно думала о своих американских подругах. Письмо к Эмме дышало ностальгией: «Только представь, всего год назад я была в Нью-Йорке, и мы так веселились вместе». В другом письме Мэйлин умоляла Эмму писать ей почаще: «Чем ты занимаешься, как живешь? Пиши мне, сообщай все новости». Она с нетерпением ждала писем от подруги: «Это просто короткая записка, чтобы призвать тебя продолжать писать мне, хотя небесам известно, что я поступала с тобой дурно и не отвечала тебе как следует». В разгар кровопролитной гражданской войны Мэйлин хлопотала о приятных подарках для своих подруг, находившихся по другую сторону океана: «Посылаю тебе [Эмма] кимоно, а также еще несколько кимоно для других девочек. Прилагаю список их имен. Ты не могла бы переслать им по почте или с курьером? ‹…› Опять я обременяю тебя просьбами, но ты всегда была так добра ко мне и так любезно выполняла мои просьбы, что я знаю: ты и на этот раз мне не откажешь»; «Посылаю чек на сто долларов США для Фонда выпускников и Фонда встречи одноклассников. Пожалуйста, передай эти деньги, распределив их между фондами в том соотношении, которое сочтешь приемлемым»[537].

И все-таки одну услугу своему мужу Мэйлин постаралась оказать. В конце 1947 года она пригласила Красную сестру на прогулку в живописный уголок вблизи города Ханчжоу. Там, бродя по берегу огромного тихого озера, Мэйлин попросила Цинлин сказать ей честно, какой момент коммунисты считают ключевым для соглашения о прекращении войны[538]. Этот вопрос застал Цинлин врасплох. Сестры всегда избегали разговоров о своих политических предпочтениях. Помогая Мао Цзэдуну одержать победу над Чан Кайши, Красная сестра в то же время посылала жене генералиссимуса деликатесы, например пресноводных креветок, а Мэйлин в ответ отправляла сестре имбирные кексы и сырное печенье. Кроме того, Цинлин покупала для Айлин лекарства от болезни глаз и книги для дочери Т. Л. – словно бушевавшая вокруг война никак не сказывалась на их жизни[539]. Вопрос, который задала сестре Мэйлин, вернул их в суровую реальность. Цинлин упорно делала вид, что она независимая сторонница коммунистов, а не активный член организации, которую вся семья Сун считала злом. Теперь же Младшая сестра подала знак, что притворяться больше нет нужды: все братья и сестры Цинлин в курсе, что она состоит в руководстве партии, поставившей перед собой цель уничтожить их всех. Красная сестра поспешила ответить, что не имеет никакого отношения к коммунистам, – откуда же ей знать, какой момент является ключевым для них? Она рассталась с сестрой, села на первый же поезд до Шанхая и по приезде сразу информировала КПК о состоявшемся между ней и Мэйлин разговоре. Цинлин не могла допустить, чтобы партия заподозрила, что она вступает в тайные сделки со своими родными.

Вопрос о ключевом моменте, который Мэйлин задала Цинлин, означал, что Чан Кайши находится в отчаянном положении. И действительно, на протяжении 1947–1948 годов он потерпел ряд сокрушительных поражений. Его главный военный советник из США, генерал Дэвид Барр, всю ответственность за разгром возложил исключительно на генералиссимуса. В своем рапорте в Вашингтон от 18 ноября 1948 года Барр отмечал: «Ни одно сражение не было проиграно… по причине нехватки боеприпасов или оснащения. Их военные неудачи, по моему мнению, можно всецело приписать худшему в мире руководству и многим другим подрывающим боевой дух факторам, которые привели к полной потере воли к борьбе»[540]. Вероятно, наиболее сильно на боевой дух гоминьдановцев влияли эффектные победы коммунистов, например в Маньчжурии и районе, где располагался штаб Мао Цзэдуна. Агенты КПК, которые втерлись в доверие к Чан Кайши и заняли видные посты в его армии, приводили войска генералиссимуса прямиком в руки красных[541]. Чан Кайши редко доверял людям, но когда все же доверял, человек порой оказывался совершенно недостойным такого доверия – это говорит о том, что особой проницательностью генералиссимус не отличался.