– Ты рехнулся, Паук, – пробормотал Берхард. – От радиации у тебя помутился рассудок. Ты в самом деле желаешь нанять своего врага себе в услужение?

Гримберт усмехнулся:

– Отчего бы нет? В конце концов, мы начали с того, что предали друг друга. Что в этом мире может быть более стабильной связью, чем ненависть? Она уж точно прочнее и надежнее, чем все мыслимые клятвы и обеты. Ты хочешь убить меня, а значит, не допустишь, чтоб я нелепо погиб от чужой руки. Чего еще желать от оруженосца?

– Ах вот как… Ну и как же ты мыслишь дальнейшую жизнь, позволь спросить? Твой доспех – ржавая банка. Сеньор, который осмелится принять тебя под свое знамя, должен быть слеп как ты сам!

Гримберт пошевелил стволами орудий. Изношенные, неточные, лишенные боезаряда, они представляли не большую опасность, чем тележные оглобли. Но, кажется, он начал привыкать к управлению ими. По крайней мере движения доспеха больше не вызывали отвратительного зуда в подкорке.

Наверно, привык. Так уж скроен человек, что со временем привыкает ко всему, что не способно его убить.

– Мы не станем никому служить, Берхард. Пауки не признают иерархии, а я остался пауком в душе, хоть и изгнан из своей норы. Кроме того, уж я-то доподлинно знаю, до чего легко влипнуть в паутину, запутавшись в клубке придворных интриг и вассальных клятв.

– Эк ты заговорил… А жрать что будешь, мессир? На какие деньги доспех латать? Покупать снаряды?

– Уж точно не за сеньорские. Империя огромна. Может, не бесконечна, но достаточно велика, чтобы человек в рыцарском доспехе нашел способ заработать на корку хлеба и кружку вина. И пусть даже корка будет черствой, а вино – выдохшимся.

– Рыцарь без сеньора, без клятвы и без земли… – Берхард презрительно сплюнул. – Вот, значит, какое ремесло ты себе присмотрел. Решил податься в раубриттеры?

– Отчего бы и нет? Уж они по крайней мере сами себе хозяева. А еще их до черта во всех землях, так что затеряться на их фоне не составит никакого труда. Мало ли их рыщет в поисках поживы через все границы?

– Наемники. Проходимцы. Алчное нищее отродье, мечтающее урвать свою долю от истекающей кровью добычи, готовое кромсать собратьев и способное переступить через любые добродетели? Люди без чести и…

– Да, – Гримберт не ощутил улыбки на своем онемевшем от нейрокоммутации лице, но знал, что улыбка на нем есть. – А значит, мы превосходно вписываемся в их теплую компанию, не так ли?

Аляповатые эмблемы вместо родовых гербов, изношенные ржавые пушки вместо современных орудий, неутоленная собачья злость вместо рыцарской чести. «Да, – подумал Гримберт, – это мне подходит». Никто не станет проявлять любопытства к его лицу – у раубриттеров нет ни прошлого, ни будущего. Никто не сможет потребовать выполнения рыцарского обета – у раубриттеров собственные представления о добродетелях. Не сдерживаемый ни клятвами, ни союзными обязательствами, он сможет двинуться в любую сторону света, пересекая границы и межи, будь они явственными или условными.

– Стану раубриттером, – спокойно подтвердил он. – Отчего бы и нет? В конце концов, у меня нет ни земли, ни вассалов. А будет ли у меня оруженосец – решать только тебе.

Берхард долгое время ничего не говорил, глядя на доспех снизу вверх. Гримберт и прежде не мог с уверенностью сказать, что чувствует этот человек, похожий на исконного хищника Альб, очень уж невыразительно было его лицо. Сейчас оно и подавно напоминало броневую обшивку, потрепанную и оцарапанную во многих местах.

– Ты скверно кончишь, мессир, – пробормотал наконец Берхард. – Если Господь и позволил тебе до сих пор пачкать этот мир своим присутствием, то только лишь потому, что хочет найти для тебя по-настоящему скверную смерть. Ты самоуверен, ты глуп, ты ни черта не смыслишь в жизни – в настоящей жизни, а не в той, которую воображаешь, строя свои воздушные замки и чертя схемы. Ты умрешь какой-нибудь очень плохой смертью.

Гримберт усмехнулся.

– Так неужели ты откажешь себе в удовольствии находиться рядом, когда это произойдет?

Берхард сплюнул красным в снег и замолчал, обдумывая ответ. Гримберт не собирался его торопить. Он знал, что тому не потребуется много времени.

И уж конечно их не собирались торопить Альбы.