тёмной бездне неба и моря. Ветер заглушил крики тонущих. Ричард не отважился отпустить борт, чтобы перекреститься. Закрыв глаза, он молил Всевышнего пощадить его флот и людей, прося не взыскивать с него за прошлые грехи, не дав шанса искупить их в Святой земле.

Шторм оказался настолько же быстротечным, насколько свирепым, и к вечеру ветер начал ослабевать, а море постепенно успокоилось. Моряки оправились первыми — им не привыкать было играть со смертью и выигрывать. Тем же, для кого это была первая буря на море, пришлось хуже. Придворные, избитые и измочаленные, с вывернутыми наизнанку желудками, не могли уснуть и просто сидели, молча и глядя в никуда, на промокших лежанках, сами не веря в своё спасение.

Ричарду тоже не спалось. Он держался как мог, ведь полководец не вправе выказывать страх перед лицом солдат. Однако король сомневался, что сможет когда-нибудь проглотить хоть кусок, да и ум подчинялся ему не более, чем во время бури. Перед глазами у него стояли лица бедняг с той горящей галеры. Двести девятнадцать кораблей. Сколько из них пережило шторм? Сколько душ погибло? Что с сестрой? С Беренгуэлой? Оказался ли их бус достаточно крепок, чтобы противостоять стихии? Мог ли Господь позволить им, испуганным и одиноким, сгинуть в море?

Словно извиняясь за шторм в страстную пятницу, природа смилостивилась: на утро и в течение следующих четырёх дней дул попутный ветер. К среде, семнадцатого апреля, появление птиц и водорослей предупредило мореходов о близости земли. Когда шкипер известил Ричарда о подходе к острову Крит, король велел причалить к берегу.

Юго-западное побережье Крита подвержено сильным южным ветрам и неожиданным шквалам, налетающим с гор, поэтому флот стал искать убежища на северо-западном берегу и бросил в итоге якоря в заливе Чандакс. Ричард отрядил Гийома де Пре на маленькой галере, называемой сагитта, с приказом пересчитать подтягивающиеся суда, установить, какие пропали и какие нуждаются после шторма в ремонте. После этого королю оставалось заниматься тем, что ему давалось труднее всего — ждать.

Когда лодка с Жофре Першским подгребла к королевской галере, на закате ярко пылало солнце. Ричарда Жофре застал изучающим карты Родоса и Кипра, которые были намечены как точки сбора на случай, если флот рассеется. Молодой человек отказался от сыра и хлеба, признавшись, что один вид пищи заставляет его опрометью бежать к планширу и кормить рыб. Но кубок вина принял и пошутил, только наполовину, что Крит, по слухам, райское местечко, и, если его люди начнут дезертировать, у него возникнет сильное желание последовать их примеру.

-Мне сообщили, что гора, которую мы видели при подходе к берегу, находится посередине между Мессиной и Акрой, — сказал Ричард. — Но, если вторая половина пути окажется не лучше первой, я и сам готов всерьёз рассмотреть возможность начать новую жизнь на Крите. Тебе стоило отправиться с Филиппом, Жофре, — ты бы сейчас уже подплывал к Святой земле, оставив самое страшное позади.

— Я не жалею, — возразил Жофре.

Он никогда не обсуждал с Ричардом мотивы своего поступка, но английский король не был удивлён, потому как видел ошеломлённое лицо Жофре во время своей стычки с Филиппом в часовне. Однако, чтобы пойти на открытое неповиновение государю, требовалось немалое мужество. Ричард намеревался щедро облагодетельствовать Жофре и Рихенцу, дабы возместить враждебность Филиппа.

— Помимо прочего, — с улыбкой добавил Жофре, — отплыви я с Филиппом, не дождался бы приезда твоей госпожи матушки в Мессину и не услышал бы новостей про то, что моя жена родила в сентябре здорового сына. Отец будет до безумия рад, ведь это его первый внук.

С прошлого года отец Жофре принимал участие в осаде Акры. Заметив искреннее удовольствие на лице молодого человека, Ричард поймал себя на том, что завидует тесной связи, очевидно существующей между графом и его сыном. Он редко думал о своих непростых взаимоотношениях с родителем и никогда не поддавался сожалениям о прошлом. Возможно, причина в той близости к смерти во время шторма Страстной пятницы, подумалось ему. Ричард не раз подвергался страшной опасности на поле боя, но, когда дерёшься не на жизнь, а на смерть, страх не успевает прийти.

— Мой отец хвастался, что никогда не страдал от морской болезни, пересекая Пролив, но берусь сказать, как пережил бы он...

Король не договорил, так как услышал крики, свидетельствующие о возвращении Гийома де Пре. Выскочив в сопровождении Жофре из-под полога, Ричард стоял на палубе и ждал, пока на невысокое судёнышко Гийома спустят трап. Поднявшись на борт, рыцарь обратил на государя взор столь горестный, что у Ричарда вдруг пересохло во рту.

— Недобрые у меня вести, милорд, — начал де Пре. — Двадцать пять кораблей пропали.

По толпе собравшихся послушать доклад Гийома пролетел горестный вздох. Ричард изрыгнул ругательство достаточно заковыристое, чтобы удивить даже известных сквернословием моряков. Когда рыцарь отвёл глаза, стараясь не встречаться с королём взглядом, тот понял, что худшее впереди.

— Что ещё? — хрипло произнёс он. — Выкладывай всё без утайки.

— Мне жаль, монсеньор, но среди пропавших кораблей числится бус королевы Джоанны и леди Беренгарии.

ГЛАВА XV

У побережья Кипра

Май 1191 г.

Все пассажиры буса столпились у борта — так не терпелось им увидеть первую за две с лишним недели землю. Шторм Страстной пятницы увлёк судно далеко в просторы моря, почти до самого побережья Африки. Там бус заштилел на несколько изматывающих нервы дней, полных опасений как насчёт пиратов, так и сарацинских кораблей. Попытка добраться до первой из точек рандеву, острова Родос, провалилась по причине противных ветров. В итоге шкипер решил направиться на следующий сборный пункт, Кипр. Он проложил курс, основываясь на положении солнца на небосводе и плавающей намагниченной иглы, постоянно указывающей на Полярную звезду. Из вежливости он посоветовался сначала со Стивеном де Тернхемом, английским бароном, назначенным отвечать за безопасность подопечных Ричарда. Стивену хватило мудрости положиться на мореходный опыт шкипера, и доверие его оправдалось, когда первого мая матрос на мачте прокричал самые приятные уху путешественников слова: «Земля слева по борту!»

Поначалу пассажиры не увидели ничего. По затем смутная тень на горизонте стала постепенно обретать форму. Море вдалеке меняло цвет, становясь, по мере того как уменьшались глубины, из ярко-синего бирюзовым.

— Это Кипр? — спросила Беренгария.

Получив утвердительный ответ, она промолвила: «Gracias a Dios»[11], — и слова эти, не требуя перевода, нашли отклик