в сердце каждого. Потом принцесса повернулась, намереваясь поблагодарить шкипера, ведь именно его мастерство спасло их всех. Но в этот момент на палубе появилась Джоанна.

Королева впервые за много дней покинула полог и теперь моргала и щурилась от света полуденного солнца. Пережитые испытания дорого дались всем, но никто не страдал сильнее Джоанны. Она так потеряла в весе, что казалась пугающе хрупкой: ключицы выпирали наружу, платье висело как на вешалке, меловая бледность лица подчёркивалась синяками вокруг глаз. Беренгария поспешила к подруге, но Стивен де Тернхем и Мариам её опередили. Будучи слишком слаба для ложной гордости, Джоанна позволила им подвести себя к планширу. Она лихорадочно сглатывала, а ладонь, которой завладела Беренгария, была липкой. Но молодая королева устремляла взгляд к горизонту, напряжённо всматриваясь в постепенно приближающийся берег Кипра.

— О, нет!

Слетевший с губ Джоанны звук походил скорее на хрип, чем на крик. Они с Беренгарией переглянулись в отчаянии, потом снова посмотрели на прекрасное, светло-зелёное, пустое море. Ведь они ожидали узреть лес мачт, свёрнутые на реях паруса стоящих на якоре кораблей. Невольный стон вырвался из десятков глоток — так надеялись путники увидеть поджидающий их у Кипра королевский флот. Но вслух никто не произнёс ни слова — рыцари не хотели пугать женщин, а фрейлины Джоанны и Беренгарии не отваживались говорить, понимая, что их госпожи вступили в заговор молчания, отказываясь допускать возможность гибели корабля Ричарда во время той бури в Страстную пятницу.

Поэтому повисшая над палубой тишина казалась неестественной, чреватой опасением, которое никто не осмеливался озвучить. Заметив, что Уракка с трудом подавляет рыдания, Беренгария заставила себя улыбнуться.

— Как замечательно будет снова ступить на твёрдую землю, — сказала она с притворной радостью в надежде насколько возможно утешить фрейлину. И была поражена гневной реакцией Джоанны на своё безобидное замечание.

— Нет! — воскликнула королева. Заметив недоумение Беренгарии, она судорожно вздохнула и, несколько успокоившись, продолжила: — Кипром управляет человек, которому нельзя доверять. Исаак Комнин узурпировал власть шесть лет назад и дерзко провозгласил себя императором. Однако он не знает, что такое честь, принципы и жалость. На берег нам нельзя.

— Королева права, — решительно и твёрдо заявил Стивен де Тернхем, желая пресечь все споры. — Перед выходом из Мессины мы договорились плыть, в случае если корабли разбредутся, к Кипру. Но король предупредил, что если мы прибудем первыми, нам ни в коем случае не следует сходить на берег. Нужно дожидаться подхода остального флота.

После этих слов снова воцарилась тишина. Но хоть никто и не говорил, в голове у всех крутилась одна и та же мысль: «Флот уже давно должен был быть здесь. Что, если он никогда не придёт?»

Осознание факта, что брата ещё нет, высосало из Джоанны последние силы, и та попросила Стивена проводить её обратно под навес. Беренгарии тоже хотелось избежать испытующих взглядов спутников, но она чувствовала, что Джоанне требуется побыть одной. Принцесса отозвала Мариам в сторонку.

— Можешь рассказать поподробнее о том человеке? — спросила она. — Джоанна сказала, что его зовут Исаак Комнин. Это член константинопольского царского дома?

— Да, родич покойного императора. Кровь его благородна, но вот прошлое сомнительно. Кипр принадлежал Греческой империи. Семь лет назад Исаак прибыл на остров и объявил себя новым наместником. До меня дошли слухи, что документ о назначении был поддельным. Как бы то ни было, его приняли. На следующий год злодея Андроника свергли и убили, а Исаак, воспользовавшись неразберихой в Константинополе, провозгласил себя императором Кипра. Если точнее, он величает себя просто императором, поэтому его амбиции вполне могут распространяться и на Греческую империю в целом. Но Исаак обратил остров в свой оплот, опираясь на армянских наёмников и устрашая местное население. Киприоты ненавидят и боятся узурпатора, поскольку тот своевольно захватывает их имущество и вводит несоразмерно высокие налоги. А ещё у него репутация настоящего негодяя в отношении женщин — даже жёны и дочери уважаемых людей не чувствуют себя в безопасности от его посягательств.

Беренгария смотрела на обрисовывающиеся на фоне неба горы. После долгого пребывания в море Кипр представал истинным раем, но обитающий в этом раю змий казался опаснее любой гадюки. Её поразило, что она впервые слышит про Исаака Комнина, учитывая решение избрать Кипр точкой рандеву флота.

— Я удивлена, что Джоанна ни словом не обмолвилась об этом человеке. — призналась принцесса.

— Ей было стыдно, ведь Исаак Комнин был союзником её мужа. — чистосердечно ответила Мариам. При виде изумления на лице Беренгарии, она немного грустно улыбнулась. — Мой брат обладал добрым сердцем, но не всегда трезво судил о людях. Он ненавидел империю так сильно, что ради уничтожения Константинополя объединился бы хоть с самим Люцифером. Исаак же понимает, что новый император захочет вернуть Кипр, поэтому расточает авансы всем недругам империи. От этого альянса он выиграл куда больше, чем Сицилия, потому как, когда Константинополь выслал на Кипр войска, флот Вильгельма под командованием адмирала Маргарита рассеял их. Когда в Палермо стали просачиваться слухи о жестокостях Исаака, Вильгельм, видимо, пожалел о своём шаге, но был слишком упрям, чтобы признать ошибку. К тому же это было уже поздно для моей сводной сестры Софии, которая отплыла на Кипр в качестве невесты Комнина. Я, к счастью, была замужем, когда Исаак вышел с предложением о браке. Но Софию так манила перспектива стать императрицей...

Мариам подавила вздох. Что значит корона, если править предстоит в аду?

— Я не знала, что ты была замужем. — Беренгария удивлённо захлопала ресницами. — Твой супруг...

Эта деликатная заминка позабавила сарацинку.

— Мой супруг умер после четырёх лет брака. Это был хороший человек, хоть по возрасту и годился мне в отцы, и я не жалуюсь. Однако вдовство — единственный для женщины — сначала дочери, потом жены — способ ускользнуть из-под мужской длани. А мне нравится свобода...

Мариам умолкла так резко, что Беренгарии инстинктивно обернулась посмотреть, что привлекло внимание собеседницы. И поглядев в сторону побережья Кипра, в свою очередь охнула и прикрыла рот ладонью.

Едва оказавшись в одиночестве, Джоанна упала на кровать и крепко зажмурила глаза, чтобы слёзы не выступали на ресницах. Она не заплачет по брату — это будет равносильно отступничеству от веры, признанию его гибели. Но где он? Не мог ведь флот уплыть в Утремер? Считает ли их Ричард сгинувшими во время шторма? Нет, он не отчается так просто, только не Ричард! Когда Звезда, её любимая